Шамони, ты моя Шамони...

(Франция, Шамони, лето 2002г.)

Ты помнишь, как всё начиналось?...

Париж (08.08.02)

Приезд в Шамони (09.08.02)

Сырь и мокрь (10.08.02)

Сырь и мокрь - 2 (11.08.02)

К Акульему Приюту (12-13.08.02)

О том, как Эгюи дю Такюль нас "размял"... (14.08.02)

Татьянин день (15.08.02)

Дан дю Жеан (16.08.02)

Похищение Европы (17.08.02)

Днёвка и спуск в Шамони (18-19.08.02)

Большая прогулка (20.08.02)

Ледолазание на Боссоне (21-22.08.02)

Вот и всё (23.08.02)

Приложение (схемы маршрутов)

Ты помнишь, как всё начиналось?...

Я лезу по вертикальной стене без страховки. Не помню, как и зачем я сюда попал, но мне некогда об этом думать. Я дотягиваюсь до очередной зацепы, плавно переношу своё тело в новую позицию и... срываюсь! Спиной ощущаю бесконечную пустоту в которую лечу, и меня охватывает ужас, от которого немеет каждая жилка. Я вздрагиваю всем телом и просыпаюсь. Душная ночь, я лежу у себя дома, в своей кровати, и сердце тяжело бухает у меня в горле. Фу. Приснится же такое... Сегодня, впервые после шестилетнего перерыва я лазил по скалам с закладками, и вот те на – ночные кошмары.

В течение всех этих лет я неизменно обьяснял своим знакомым скалолазам, гибким молодым людям с большим спортивным и прочим потенциалом, а также всем встречным и поперечным, что Маттерхорн был последней скальной вершиной, на которую я поднялся, что Альпы более не интересуют меня, что по скалам я лазил, лажу и всегда буду лазить плохо, и что серьёзные скальные тренировки требуют столько свободного времени, сколько у семейного, работающего мужчины на этом свете уже никогда не будет. И вот теперь, как примерный ученик, два раза в неделю я занимаюсь скалолазанием во всех его проявлениях – искусственная стенка, скалы с верхней страховкой, скалы ”по шлямбурам” и в связке с закладками.

Я горд собой – я лажу лучше, чем когда бы то ни было, и посторонний, не слишком искушенный наблюдатель возможно думает обо мне: ”когда-то этот мужик, наверное, неплохо лазил, но годы берут своё... ”. Я отстал от жизни и с рвением неофита осваиваю новомодные штучки – френды, трикамы и тому подобное. Терпеливый Дима Тильман инструктирует меня с заботливостью воспитательницы детского сада: ”эту ручку сюда, а вот эту ножку – туда, а карабинчик должен смотреть в другую сторону, а то веревочка может выщелкнуться и мальчик может убиться...”

Моя жена утверждает, что я впадаю в детство, что нормальные люди к сорока годам бросают лазить по скалам, уходят в высотный альпинизм и покоряют большие, пахотные вершины (как будто ”нормальные” люди вообще всем этим занимаются). Робкий упрёк в её глазах постепенно сменяется открытым протестом: каждый вечер я либо лажу, либо бегаю, и дети не видят своего отца, а жена – мужа. Налицо – свинское пренебрежение своими семейными обязанностями! Я не остаюсь в долгу и неизменно пускаю в ход один и тот же непробиваемый аргумент: ”От этих тренировок, дорогая, зависит моя жизнь! Ты же не хочешь, что бы я там убился? ”. И ещё: ”Живая свинья лучше мёртвого мужа... ” – перефразирую я для неё известную пословицу.

У меня молодая и сильная команда – Лёша Полонский, с которым мы были в Боливии год назад, а так же Таня и Дима Тильманы. Правда, до Альп они ещё не были Тильманами (то есть Дима, конечно, и тогда был Тильманом, а вот Татьяна называлась иначе), но к моему большому удобству они поженились сразу после поездки, и теперь их можно называть одним словом – Тильманы. Меня с ними познакомил Лёша за полгода до поездки, и всё, что я знал о них на тот момент, это то, что они хорошо лазят по скалам, и участвовали в двух-трёх не слишком сложных горных походах. Ну что же, подумал я, будем учить молодёжь...

Первая же встреча на скалах кардинальным образом переставила все акценты в наших взаимоотношениях. Ну, на счет того, кто кого будет учить. Они лазили не просто хорошо. По маршруту 5с, который я разучивал по нотам и до сих пор прохожу не без некоторого усилия, они гуляли вверх и вниз, как по тротуару. Они на нём согревались перед лазанием. На Димином счету обнаружились скальные шестёрки в Крыму и маршруты в вади Рам в Иордании, и, почесав затылок, я сказал ему, что мы с Лёшей в его полном распоряжении. И Дима стал обучать нас, обнаружив, по-моему мнению, врожденный педагогический талант. Приход Тильманов в нашу команду в значительной мере определил и размах наших планов. Гвоздём нашей программы стали два маршрута категории AD+/D. Один из них, скальный, - Дан дю Жеан (4013м) по классике, а второй, ледовый, – Монблан (4807м) по ребру Бренвы (Бренва Спур). Если учесть, что до этого никто из нас не ходил маршруты круче AD-, то станет понятно, что для нас это было серьёзным вызовом. Самое забавное, что выбор района восхождений был определён не спортивными, а финансовыми причинами. В Альпах есть два основных высокогорных массива – Валлисские (Пеннинские) Альпы, которые находятся в Швейцарии, и массив Монблана, расположенный во Франции. При этом, при всём моём уважении к высшей точке Западной Европы, Монблану, не его массив, а именно Пеннины предоставляют наибольший простор для высотных восхождений (а таковыми в Альпах считаются восхождения на четырёхтысячники) и огромный выбор маршрутов любой сложности. При прочих равных, я бы конечно отправился именно туда, но нашей группе (в основном – Диме с Таней) предстояло закупить гору снаряжения, и мы предполагали поселяться в высокогорных хижинах, а всё это во Франции гораздо дешевле, чем в Швейцарии. Кроме того, мы все уже бывали ранее в Пеннинских Альпах, в Церматте, а в районе Монблана был только я один. Посёлок Шамони, расположенный у подножия Монблана, условно считается родиной альпинизма, поскольку именно отсюда 8 августа 1786 года два неспокойных шамонийских жителя, Мишель Габриэль Паккар и Жак Бальма, впервые взошли на вершину Монблана, жертвенным служением науке оправдывая свой, столь естественный для здоровых мужчин, на ж...у поиск приключений. Для меня лично, мой собственный, персональный альпинизм также родился в Шамони, поскольку Монблан стал моей первой вершиной и поворотной точкой от занятий горным туризмом к чистому альпинизму. Было это в далеком уже 1994 году и поднимались мы тогда по маршруту первовосхождения – через ледник Боссон, по следам Паккара и Бальма. Так что начинал я в точном в соответствии с историей мирового альпинизма! Впрочем, на этом аналогия и заканчивается...

Через год после того первого моего альпинистского мероприятия обстоятельства сложились так, что я снова присоединился к группе Саши Урицкого из Иерусалима, и вновь мы летели в Шамони. На этот раз нашей целью было восхождение на Пети Дрю. Не больше и не меньше. Я всегда испытываю некоторую неловкость произнося эту фразу, поскольку в этот момент глаза людей понимающих начинают расширяться от изумления. “Нет, нет, ну что вы...” - тут же лепечу я - “Конечно, не по той самой стене...“

“По какой, по какой? Нет-нет, и не по этой... Там, с южной стороны, есть гораздо более простой маршрут на вершину. Ах, вы о нём даже не слышали? Что поделаешь - его не часто фотографируют...“ Но между прочим и этот “простой“ маршрут имеет категорию D- (то есть русская 4А, примерно), и вчерашнему горному туристу средней руки идти на него – нахальство невероятное. Я тогда пестовал идиотскую жизненную теорию, мол, то что могут другие, могу и я. Возможности Сашиной группы я себе представлял, случай поехать в горы выпал мне тогда в самый последний момент и другого варианта у меня небыло. На Пети Дрю мы тогда не зашли, поскольку, вдобавок к причинам обьективного и субьективного порядка, нас преследовало элементарное невезение. Как бы там ни было, участие в этом восхождении я считаю самым безответственным и идиотским свои поступком, но, тем не менее, далеко не бесполезным. Я понял много новых вещей о себе и об альпинизме, и о том, как мы с ним, с альпинизмом, будем жить дальше. Ну вот, пока мы ходили тогда вокруг Пети Дрю, как лиса вокруг сыра, одна необычайной формы вершина то и дело привлекала наше внимание. Она напоминала стремительно обернувшееся животное – элегантная скальная башня, красивая и неприступная. Называлась эта вершина Дан дю Жеан (Dent du Geant), и мы с Лёвой то и дело фотографировали её. Увлечение это было абсолютно платоническим, поскольку мне и в голову не приходило на неё лезть, особенно в свете печального моего петидрюшного опыта, который я тогда переваривал. Спустя года три, уже после Маттерхорна, я меланхолически перелистывал справочник маршрутов, подыскивая себе интересную цель для поездки в Альпы, которая мной тогда абсолютно не планировалась (психиатры, ау?) и обнаружил, что этот неприступный красавец имеет классический маршрут категории АD, всего лишь, поскольку его вершинная башня, как и на Маттерхорне, провешена веревками. Было это в тот невинный период, когда я ещё считал вполне приличным лезть на альпийскую вершину по провешенному кем-то маршруту, и я внес Дан дю Жеан в длинный список желанных целей “на когда-нибудь потом “. И вот это “когда-нибудь потом“ неожиданно наступило в этом году. Всё сложилось таким образом, что я могу вновь оказаться в Шамони, и давняя моя задумка, как говорится, обрела второе дыхание. С той только разницей, что идти на Дан мы собрались хоть и по классике, но не трогая чужие верёвки. В идеале – двумя отдельными связками, свободным лазанием. В этом варианте, категория этого маршрута вырастает примерно до D, что для нас с Лёшой определённо многовато, но имея шикарный “абордажный крюк“ в виде связки “Тильман энд Тильман“, мы имели все шансы на успех.

Коротко о маршруте: Набор высоты до вершины – 730 метров. От хижины Торино - сперва пологий спуск, а затем столь же пологий подъём к подножию технической части. Далее следует крутой снежно-ледовый кулуар (50º, 60 метров), затем – протяженный участок противного микста (лазание в кошках по некрутым скалам, 300-400 метров по высоте) и, наконец, изюминка маршрута – вершинная башня. Великолепный, двухсотметровый гранитный обелиск. Скалы – в районе 4 по французской шкале, с ключевым местом - 5а. К сожалению, вся эта неимоверная красота безнадежно изуродована непрерывной нитью толстенных канатов, по которым, словно стаи бабуинов, устремляются к вершине влекомые гидами связки “чайников“.

В дополнение к скальному маршруту нам требовался один суровый ледовый маршрут. Я выбрал Монблан по Бренва Спур. Бренва, это – гигантская стена, обращенная на итальянскую сторону, и по ней проложено множество маршрутов, один сложнее другого. Наиболее простой из них, Бренва Спур, поднимается по крутому гребню в правой части стены и выводит на перевал между вершинами Монблана и Мон Моди (Mont Maudit). Это - физически тяжелый маршрут с набором высоты 1300м из которых - 900м технического лазания (лёд 45-55º). В верхней части технического участка, перед выходом на перевал, маршрут проходит через барьер сераков, и, в зависимости от состояния последнего, категория маршрута колеблется между AD и D. Короче говоря – не сахар. Две хижины, из которых выходят на маршруты Бренвы, расположены на остром скальном гребне, по которому проходит граница между Францией и Италией. Подъём к этим хижинам с французской стороны - это 200 метров снежно-ледового склона крутизной до 60º. Поднялся к хате – считай уже прошел AD-шный машрут!

Кроме “основного блюда“ у нас было запланировано разминочно-акклиматизационное восхождение на вершину Эгюи дю Такюль (Aig. du Tacul, 3440м), по юго-восточному гребню (PD-). Имелся также приличный набор дополнительных вариантов на тот голливудский случай, если мы обнаружим себя суперменами, а погода будет идеальной в течение всего этого мероприятия.

Учитывая всё это “планов громадьё“, я вкалывал как чёрт перед поездкой, пытаясь вогнать себя в небывалую физическую форму.

“Ты можешь это сделать!“ – сурово твердил я себе, преодолевая на бегу осточертевшие мне подьёмы, но, в отличие от Рэмбо и компании, мне явно не хватало экранного времени на превращение в супермена. Наоборот, всякие досадные недоразумения со здоровьем (как то – аллергия не понятно на что, воспаление челюстного сустава и т.п.) отравляли мне жизнь перед самым отъездом. Между тем, живым укором передо мной маячили Дима с Таней. В тридцатиградусную израильскую жару они часами пёрли в гору тридцатикилограмовые рюкзаки, а затем играючи проходили маршруты, на которых я мог бы удежаться только с помощью клея.

Тяжкие сомнения охватывали меня перед поездкой. “Таня“ – говорил я жене - “эти молодые архаровцы загонят меня там насмерть.“ Когда мне становилось совсем плохо, я добавлял: “Ну куда я лезу, козёл? Я опозорюсь, обломаю ребятам весь кайф, и всё, что останется мне после этого – коротать остаток дней у семейного очага...“

“Ты – идиот! “ - по доброму отвечала мне Татьяна - “Что ты несёшь!? Ты же сильный и выносливый! А опыт? Разве у них, молодых, есть такой опыт? “ Её неподдельный оптимизм не заражал меня, и лишь перед самым отъездом я наплевал на все сомнения и расслабился. Я еду в горы делать то, что я люблю, и надо наслаждаться каждой минутой этого нового приключения. Я сделал всё, что мог, а там – будь, что будет!

Париж

У нас с Лёшей есть целый день в Париже. Мы неспеша прогуливаемся по “музею-вокзалу“ – Орсэ и изо всех сил пытаемся наслаждаться бессмертными полотнами импрессионистов, вопреки бессонной ночи, проведенной в аэропортах и в неудобных самолётных креслах. Мне это не слишком удаётся - пышные ренуаровские женщины двоятся и троятся у меня в глазах, и я в полусне то и дело налетаю на вездесущих японцев, впитывающих великое искусство сквозь обьективы своих фотокамер. Наконец, к моему облегчению, Лёша насытился нетленным и проникся проникновенным, и мы вышли в прохладное парижское утро и побрели по пустынным улицам в сторону латинского квартала. Здесь на углу бульваров Сен Мишель и Сен Жермен расположены спортивные магазины сети Vie Ux Campeur, где мы собирались докупить недостающее нам снаряжение.

Как это обычно бывает, тут было всё что угодно, кроме неоходимых нам ледовых молотков. Поколебавшись, мы решили отложить эту покупку на Шамони. Зато, я купил себе новые автоматические кошки взамен старых, советских, с ремешками, которые в прошлом году, в Боливии, регулярно слетали у меня с пластиковых ботинок. Впрочем, это было сделано зря, поскольку позже, в Шамони, я видел такие же модели по заметно более низким ценам. Мы вошли в магазин поздним утром, а вышли в то самое время, когда нормальные люди имеют обыкновение обедать. Лёша божился, что знает такое замечательное место в латинском квартале, где китайские рестораны кормят голодных студентов почти задаром. Мы долго наматывали километраж по тенистым парижским бульварам, пока, наконец, я не пригрозил Лёше: “Лёша, если в течение ближайших двадцати минут я не буду сидеть в китайском ресторане, то мы отобедаем в вульгарном Мак Дональдсе! Разве для того ты летел в столицу Европы, чтобы давиться гамбургером?“. Не знаю, подействовала ли на Лёшу моя угроза, но только сразу после этого мы свернули с Сен Жермен в оживлённый переулок, обильно усыпанный десятками мелких ресторанчиков, ни разу не повторяющейся национальной принадлежности. Вскоре мы уже сидели в невзрачном, но чистом помещении, и заметно беременная китайская девушка поставила передо мной пиалу с двумя большими пельменями, начиненными креветками. После обеда нас окончательно развезло, и мы поняли, что если не вздремнем хотя бы четверть часа, то никакой радости нам от Парижа не будет.

Мы забрели в Люксембургский сад и завалились спать на широкую “двуспальную” скамейку под платанами. Проснулся я от холода. С набухшего неба падали редкие тяжелые капли, и голуби тревожно кружились над нами. Что твои чайки. Куда могут пойти два туриста умеренной интеллигентности в свой единственный день в Париже? Конечно же, они отправятся на Монмартр. Мы с Лёшей не стали исключением. Лёша был изрядно озадачен, обнаружив, что то, что он принял за Монмартр в свой прошлый приезд в Париж, Монмартром не являлось, и, лишив его этой иллюзии, я вызвался показать ему истинный Монмартр. Впрочем, место это сегодня скорее является музеем “того самого“ Монмартра, и, как всякий музей, затоплено толпами неистребимых японцев, и любопытствующих бездельников. Какая уж там атмосфера! Мы потолкались между измельчавшими потомками Гогена и Ван Гога, понаблюдали, как штампуют они незамысловатые портреты гостей французской столицы и побрели к собору Сакре Кёр. Оттуда, по широкой засиженной романтическими парочками лестнице мы спустились к Пляс Пигаль и почти добрались уже до самого Мулен Ружа, как вдруг хлынул натуральный тропический ливень и завернул нас в метро, из которого осталась нам одна дорога – на Лионский вокзал. С этого вокзала в 10 часов вечера у нас был поезд на Шамони. По крайней мере, мы так считали...

Последнее Парижское Впечатление – угасающее вечернее небо, мы озабоченно семеним по бесприютному, промозглому проспекту, придавленные сорокакилограмовыми рюкзаками. Мы ошиблись вокзалом. Не больше, и не меньше. Наш поезд уходит не с Лионского вокзала, а с вокзала Аустерлиц, и мы обнаружили это за 40 минут до отправления. Что тут скажешь?

Приезд в Шамони

Меня всегда волнует зрелище вырастающих по обе стороны поезда предгорий. Каждая новая гряда лишь разжигает моё любопытство – что там за ней? Какие ещё невиданные мною хребты и вершины, скрываются за её массивными бурыми склонами? Над этими крутыми, поросшими грубой щетиной еловых лесов валами, отделённые от всего земного дымчатой воздушной полосой, сияют далёкие, принадлежащие миру неба, если не космоса, ледовые пирамиды и замки. Господи, куда же мы стремимся, ничтожные?

Шамонийский вокзал наплыл и замер. Дима Тильман и Мишель приветливо улыбались нам с перрона, а мы, неблагодарные, проворно вывалили на них из тамбура свои чудовищные рюкзаки. Мы сумбурно обменялись приветствиями, перескакивая с русского на иврит и обратно: ивритоязычный Мишель затесался в нашу компанию, разрушая наше и без того весьма пооблетевшее за годы “репатриации“ моноязычие и монокультурие. Забавно, что семь лет назад мы с Мишелем стояли на этом самом перроне, прощаясь с Шамони, и вот – мы снова здесь. Тогда Мишелю было всего 14 лет, и он “сидел на скамейке запасных“, пока основной состав нашей незадачливой экспедиции штурмовал вершину Пети Дрю. Тихими бивачными вечерами он изнурял Сашу (и без того обременённого непростым руководством) своей неудержимой подростковой говорливостью и утомительным стремлением “во всём дойти до самой сути“. И вот теперь, отучившись в школе и отслужив в армии, он со своим приятелем-израильтянином вернулся в Альпы, чтобы наконец приступить к горам всерьёз и надолго. Он ведёт нас всех в молодёжный хостель, в котором они остановились. “Вагабонд“ называется это заведение, что в переводе с английского означает бродяга. Такой бродяга, который скорее разбойник, чем бомж. Я озираюсь по сторонам, и странное ощущение владеет мной – я не в силах вспомнить, что будет за каждым следующим поворотом улицы, и, в то же время, мне всё здесь знакомо, словно я лишь вчера покинул этот город. По дороге Мишель посвящает нас в здешние сплетни и новости, из которых лишь прогноз погоды кажется мне существенным. Всю прошедшую неделю в долине Шамони шли дожди, и на ближайшие двое суток прогноз неутешителен. А затем, синоптики туманно намекают на возможное улучшение. Я не обескуражен прогнозом. Скорее – наоборот. Неделя дождей уже позади, а всему, как известно, в этом мире приходит конец. Дима вводит нас с Лёшей в курс дела: они с Таней уже двое суток, как живут на Монтенверс, в безбожно протекающей палатке (моей, чорт!). Воспользовались ли они фуникулёром? Смешной вопрос – конечно нет! Они проделали этот километровый подъём с сорокакилограмовыми рюкзаками за один раз.

Как смогли? Да уж, пришлось попотеть. Но в общем – не страшно... Мы с Лёшей подавленно молчим. С кем мы связались?! Я предпочёл бы просидеть два предстоящих дождливых дня в приветливом Вагабонде, а не в мокрой палатке, но раз наши друзья уже “прописались“ на Монтенверс – делать нечего. Мы оставляем у Мишеля ненужные вещи и идем делать единственный признаваемый мной “шоппинг“ – покупать снаряжение. Мы приобрели с Лёшей пару прекрасных айсбайлей (ледовых молотков), точь-в-точь таких, как я хотел. Конечно, им далеко до великолепных, выгнутых, как лебединые шеи, “айс тулов“ купленных Тильманами, но по мне и наши с Лёшей молотки очень даже ничего – лёгкие, удобные, с хищными чёрными клювами. Доведенный до отчаяния моей, давшей течь, палаткой, Дима ударил шапкой оземь и купил шикарный North Face. Затем мы закупили газ и недостающие продукты. С чувством выполненного долга мы непринужденно расселись на тротуаре под ногами у прохожих и скромно, но с аппетитом пообедали. Затем мы расстались. Мы с Лёшей побрели на вокзал, увешанные как натуральные ишаки – на спине большой рюкзак, килограммов 30, а второй поменьше (килограммов 15) - на груди. Народ был очень нами доволен, и радостные ухмылки сопровождали нас всю дорогу до вокзала. Дима же, по своему обыкновению, пошёл на Монтенверс хоть и налегке, но пешком, совмещая полезное с полезным – полезное для здоровья с полезным для бюджета.

Станция Монтенверс находится на высоте 1900м, у ледника Мер де Глас, в самой нижней его части, где он весь уже перекрыт грязными наносами, и если и напоминает собой море (Мер де Глас – Море Льда), то только после катастрофы нефтеналивного судна. В этом месте французы пробурили в ледяном панцире широкий разветвлённый тоннель, понаставили в нём различных фигур изо льда и превратили всё это дело в крупную местную достопримечательнось – Ледяной Грот. Из Шамони сюда проведена линия фуникулёра, а по-выше, над станцией, построена довольно приличная гостиница. От станции фуникулёра к Гроту можно спуститься на миниатюрной канатке, а можно – по тропе. Тропа эта раздваивается. Левая её ветвь ведёт к гроту, а правая – спускается на ледник значительно выше грота и далее продолжается вверх по леднику в направлении альпийских хижин, расположенных в долине Мер де Гласа. Спуск на ледник представляет собой каскад металлических лестниц, протянутых по крутым бараньим лбам. Всего этих лестниц – четыре штуки, от 10 до 50 метров каждая. Спустившись по первым трём, оказываешься на широком каменистом балконе, тянущемся далеко в обе стороны. В 200 метрах влево от линии спуска, в окружении гиганских каменных глыб Дима с Таней расположили свою-мою палатку. Монтенверс встретил нас с Лёшей дождём. За два захода спустили мы вниз, на “балкон”, свою поклажу, причём я промок во время этой операции насквозь, недальновидно упаковав свой гортекс глубоко внутрь рюкзака. Но вот, наконец, и палатка. Короткое шуршание, мокрый полог откинут в сторону, и из палатки высовывается заспанная Танина физиономия. Вот мы и дома.

Сырь и мокрь

Дождь, дождь, дождь. Двое суток беспрерывного дождя. Если бы не одна удачная особенность нашего стойбища, мы бы двинулись мозгами в своих крохотных палатках. А так – у нас есть две прекрасные пещеры, образованные огромными каменными плитами. В той, что поменьше мы храним свои рюкзаки и снаряжение, а ту, что побольше превратили в свою кухню, она же – салон, по совместительству. Гитара, многократно проклятая нами во время спуска по вертикальным лестницам, оказалась как нельзя кстати. Двое суток напролёт мы были заняты только тремя делами – мёрзли, голодали и горланили песни. Я почему-то мёрз больше всех, хотя вообще-то не отличаюсь повышенной мерзлявостью. А вот, надо же – зуб на зуб не попадает. Всё пропиталось сыростью, включая спальники, и лишь куртка из хваленого гортекса осталась верна мне до конца. Сырь и мокрь... Водный мир. А голодаем мы, как оказалось, не спроста, а в соответствии с Димиными пролетарскими представлениями о том, что тем, кто не работает есть не положено. Время обеда пришло, потопталось и ушло, а я всё ещё ждал чего-то, изредка вопросительно поглядывая на завхоза. Наконец, с предельным тактом, я осведомился, а не забыли ли мы ненароком поесть? Ну там за песнями и задушевными беседами. Всякое ведь бывает. Нет, ничего мы не забыли, объяснил мне Дима. Просто раскладка наша составлена с расчётом на то, что на днёвках и нетрудных переходах мы автоматически переходим на двухразовое питание. Кто не работает – тот не ест!

Для меня это стало освежающей новостью, но, поскольку в данный конкретный момент ничего исправить было уже нельзя, я лишь хмуро кивнул головой и сглотнул слюну. Мой подход к этому вопросу был прямо противоположным Диминому. Я считал, что днёвка - это то самое время, когда человек восстанавливает свои силы перед грядущими подвигами, и, соответственно, должен наедаться до отвала. В полном соответствии с законами психологии, подавленные естественные позывы (в данном случае – голод) проявились у нас в творчестве. В основном - песенном. Мы сидели под холодными, сочащимися влагой плитами, и часами пели под гитару всё, что только можно петь, начиная со слюнявых, но бесконечно ностальгических песенок времён моего студенчества, и кончая современным российским роком. Что я понимаю в современном российском роке? Да ни бельмеса я в нём не понимаю, как и в роке старом, и в роке не российском. Я бесконечно отстал от жизни. Как минимум лет на десять. Старый, замшелый динозавр – так я себя чувствовал в обществе своих молодых друзей в эти первые дни. Ну что же, говорил я себе, как не хорохорься, а тебе уже 38. С двумя детьми за плечами человек уже не может порхать, как бабочка. Всему своё время. Одолеваемый такими мыслями, я, то подпевал осевшие в памяти с десятого повторения куплеты, то стучал зубами от холода, то пальцем отводил от своей головы тоненькие струйки воды, тянувшиеся по каменному потолку от входа. Всё это, однако, не пропало зря, и я до сих пор напеваю дома свой любимый куплет про дохлую собачку, нашедшую ириску, доводя до белого каления свою дочь – воинственную собачатницу и активистку охраны природы.

Проходили часы, и только клочья тумана заглядывали в наше троглодитское убежище. Мы беседовали.

“А что это за огромная, острая вершина с той стороны ледника?” – спросила меня Таня - “Мы видели её с Димой, когда пришли сюда в первый раз.” “С той стороны? Так это – Пети Дрю” – ответил я. Напряженное молчание. “И на неё вы полезли?...”. “Да, полезли... Но, конечно не по этой стене. Знаете, там с другой стороны есть куда менее сложный маршрут...”.

А начало этой истории было весьма забавным. Когда мы успешно забрались на вершину Монблана в свою первую шамониаду, то были довольны собой чрезвычайно. Меня просто распирало от гордости. Было нас тогда пять человек – Саша и Наташа из Иерусалима, Володя Файтельсон по кличке Комиссар, Валера, ну и я, само собой. Все мы в “совке“ занимались не альпинизмом, а горным туризмом, несколько последних лет претерпевали трудности абсорбции в новой стране и успели уже забыть, что такое настоящие горы. Поэтому восхождение на Монблан ввело нас в полную эйфорию. Никто из нас, кроме Саши, тогда об Альпах ничего не знал, поэтому, когда он сказал нам, что теперь, после Монблана, мы должны взойти на одну известную скальную вершину, мы благодушно согласились. “Как называется? Как, как? Пети Дрю? Не-а, не слышали. Но пойдём, конечно. Отчего же не пойти... “. Было бы просто свинством отказать Саше, после того, как он так удачно завёл нас на Монблан. И вот из-под Монблана мы перешли на Монтенверс, откуда должны были продолжить на противоположный берег Мер де Гласа, к хижине de la Charpoua, расположенной у подножия маршрута на Пети Дрю. Мы разбили лагерь. Комиссар, с ещё неизжитой совдеповской непринуждённостью, наведался в соседний отель и экспроприировал там со столов вино и сыр, выставленные на пробу посетителям. Мы блаженствовали. “Ну, а где же наш Пети Дрю? Его уже видно отсюда?“ – с набитым французскими сырами ртом поинтересовался кто-то из нас. “Конечно. Вот же он.“ – невозмутимо пожал плечом Саша и указал нам на стремительный, неимоверной крутизны пик, совершенный, как произведение искусства. Молчание в заключительной сцене “Ревизора“ показалось бы вам восточным базаром в сравнении с той гробовой тишиной, которой были встречены Сашины слова. При всём нашем к Саше уважении, нам показалось, что он, как бы это по-мягче сказать, преувеличил наши возможности. Далее последовали настойчивые разъяснения, в продолжение которых мы, то недоверчиво пялились в Сашин справочник, то пытливо вглядывались в неприступный скальный обелиск, пытаясь представить себе, как у этого может быть “не слишком сложная сторона“. В подавленном состоянии мы разошлись по палаткам. Я латал своё убогое снаряжение, чувствуя себя пехотинцем перед Бородинской битвой. Завтра я надену белую сорочку...

Бог смилостивился над нами, и замечательная дождливая погода стабильно обосновалась тогда в Шамонийской долине. Мы спускались с Монтенверс с трудом скрывая своё радостное оживление от искренне огорчённого руководителя.

А уже на следующий год мы снова были здесь, у подножия Пети Дрю. Так мы нормальные, по-вашему?

Сырь и мокрь - 2

Прошла сырая, неуютная ночь, и под утро дождь затих. Я выглянул наружу, и сперва мне показалось, что погода значительно улучшилась, но, когда я выбрался из палатки, оптимизма у меня поубавилось. Впрочем, впервые с моего прибытия сюда, я увидел окружающие нас горы и с любопытством разглядывал их, словно старых знакомых. Над нашей долиной висели серые, слегка истощённые недельными дождями облака, и в них исчезали вершины окружающих пиков. Далеко внизу, под нами, Шамони был плотно укрыт своим собственным толстым одеялом облаков, которое “дышало”, то поднимаясь почти до нашего уровня, то отступая вновь. Погода находилась в том шатком равновесии, из которого она может, как обрадовать нас неожиданно выглянувшим солнцем, так и разразиться очередным многочасовым дождевым марафоном. Я поднял ребят, и мы стали отбирать вещи и продукты на заброску. Я решил, что даже если погода потом снова испортится, то мы хотя бы успеем проделать эту большую и полезную работу. По плану, который был разработан заранее и представлялся мне безупречным в тиши моего домашнего кабинета, мы должны были разбить базовый лагерь на высоте 2500м у хижины Requin, расположенной высоко на скальном берегу Мер де Гласа. Из этой ключевой точки, находящейся в месте слияния нескольких ледников, мы должны были делать выходы на свои восхождения. Типичный выход выглядел следующим образом: переход к одной из альпийских хижин и ночёвка в ней, восхождение на очередную вершину и спуск обратно в базовый лагерь. Таким образом, предполагался определённый компромисс между традиционным для выходцев из России “тяжёлым“ походным стилем и местным альпийским, при котором альпинист вообще идёт налегке от хижины к хижине. С одной стороны, это позволяло нам совершать подходы под гору относительно налегке, а с другой - сводило к минимуму финансовые затраты на проживание в горных хижинах. Это было особенно важно нашим студентам – Диме и Тане. Через 6-7 дней мы собирались спуститься в Шамони и докупить продукты на оставшееся время. Жизнь, понятное дело, внесла свои коррективы в это элегантное теоретическое построение.

В то пасмурное утро мы перелопатили гору в беспорядке сваленных вещей, отбирая необходимое и складывая его в аккуратные кучки – каждому своя. Если у меня до этого и были какие-то сомнения, то теперь они рассеялись окончательно – за один заход нам это добро никак наверх не забросить. Как раз, когда мы заканчивали все это дело, тучи, укутывавшие Шамони, стали набухать, как подошедшее тесто, и вскоре поглотили нас окончательно. Противная морось загнала нас обратно под каменные плиты, мы вновь запели, и пропели до самого вечера. За ужином обсудили планы на завтра. Потеря минимум трёх дней стала уже свершившимся фактом, поэтому мы решили подкорректировать первоначальный план и отменить спуск в Шамони, запланированный на середину похода. Поскольку всё равно мы разбиваем заброску на две части, то логично “дозаправиться“ уже сейчас и до конца восхождений вниз не спускаться. Таким образом, на первую заброску выйдут лишь трое, а завхоз, то есть – Дима, спустится в Шамони и докупит необходимые продукты. К этому моменту, да простится мне неуклюжий каламбур, я был сыт по горло жизнью впроголодь и попросил Диму несколько переработать нашу раскладку. Создать нам раскладку “с человеческим лицом“. Дима пожал плечами с усталым равнодушием профессионала, и мы забыли что такое чувство голода до конца похода. Димин кулинарный стиль я определил для себя, как русский походный традиционализм. Четыре столпа, четыре краеугольных камня были заложены в фундамент нашей раскладки – колбаса, сыр, супы и шоколад. Филигранно жонглируя этими нехитрыми ингредиентами Дима умудрялся кормить нас вкусными и питательными блюдами. К концу похода он отточил своё исскуство настолько, что колбасу, плавающую в супе его приготовления, можно было принять, скажем, за мясо цыплёнка. Умение, свойственное, как утверждают, лишь китайским кулинарам.

К концу двухнедельного похода, без обжорства, но и без голодовок, продукты были ликвидированы практически до последней крошки. Умеете ли вы так, товарищи китайцы?..

Вечером, когда Ледяной Грот закрылся для посетителей, мы отправились к нему на экскурсию. Дождь прекратился, и мы осторожно брели по бугристому леднику, грязному, как осенний тротуар захолустного города. Серость, сырость и тоска. Я же, однако, наслаждался каждым сделанным шагом после всего этого вынужденного безделья, в которое мы были погружены в последние двое суток. В наступающих сумерках Грот походил на покинутую шахтёрами шахту. Мы вошли в ледовый тоннель и зажгли налобные фонарики. С потолка нам на голову падали тяжёлые холодные капли. В обширной нише, вырубленной в стене тоннеля, тускло поблескивал здоровенный ледяной медведь. Настолько топорно выполненный, что, в принципе, его можно было выдать за любое крупное четвероногое. Ёще несколько столь же бездарных изваяний были равномерно рассеяны по всему пространству Грота. В основном – ледяная мебель, ну там – столы, тумбы. Меж ними томились сероликие пластиковые манекены. Словно в магазине одежды. Праздник фантазии и карнавал вкуса... Держатели этого заведения заметно опустились с прошлого моего посещения. Тогда эту выставку разнообразили фигуры фараонов с обтаявшими носами и несколько животных (включая и неизменного медведя), выполненных в стиле детсадовского реализма.

Очевидно штатный скульптор задолбался подновлять весь этот эфемерный зоопарк, непрерывно подтаивающий от жаркого дыхания многочисленных посетителей, и он стал ваять формы простые и массивные, не столь подвластные неумолимому разрушению. Эх, мужик, мужик... А где же, спрашивается, твоя артистичная французская натура?

К Акульему Приюту

Рано утром, пока Лёша досматривал последний сон в сырой надышанной палатке, я вылез проверить погоду.

Циклон отступил. По небу, словно арьергад в беспорядке отступающих войск, проносились растрёпанные клочья облаков. Впопыхах они налетали на острые скальные иглы, обступающие долину, и повисали на них длинными трепещущими флагами. Промытые начисто горы сверкали, и мир был полон динамики и свежей силы. Я с трудом удержался, чтобы тут же не разбудить свою сонную команду. Впрочем, удерживался я не долго. Не более часа. Хотелось тут же, по утренней прохладце, начать что-то делать – куда-то идти, что-то тащить, короче говоря – действовать. Однако, несмотря на вчерашние приготовления, собирались мы чудовищно медленно и вышли на заброску только в половине двенадцатого. Помахали Диме ручкой и пошли.

Спустились на ледник и побрели по “Ледовому Морю”, то переваливая через огромные затывшие валы, то обходя небольшие каменистые острова, встречавшиеся нам то и дело. Солнце стояло уже высоко, было жарко, и я потел, как лошадь. Пот заливал мне глаза, рюкзак был увесистым, и шлось мне тяжёло – эффект первого дня. Лёша, судя по всему, пребывал в таком же состоянии. Смотреть на него было всё равно, что смотреться в зеркало. И только Татьяна, расхоженная и акклиматизированная, невозмутимо шагала час за часом, не выказывая никаких признаков усталости. По мере продвижения, справа и слева от нас открывались новые виды, и я узнавал своих старых знакомых – Верт, Кардинал, Муан и многих других. Я показывал на них пальцем, сообщая ребятам, что это за вершины, чем они знамениты, и какое я к ним имею отношение (а никакого, если не считать Муан...). Пети Дрю, наконец, открылся нам своей пресловутой “несложной“ стороной. Скальные массивы были присыпаны свежевыпавшим снегом, словно торт сахарной пудрой. Пейзажи были изумительны, но сама пилёжка по плоскому ложу ледника – невыносимо скучна. Но вот, в средней его части, там, где этот исполинский шершавый язык делал плавный поворот вправо, стали попадаться широкие трещины, подьём стал заметно круче, и пошёл хоть какой-то “экшен“. Мы прижались вправо и пошли по самому краю ледника, обходя трещины. Немолодые французские мужчина и женщина продвигались параллельным с нами курсом. Они не оправдали наших надежд – шли неуверенно, “забуривались“ то вправо, то влево и периодически виновато нам улыбались. Слабо, слабо знают они свои Альпы... В ледовых развалах тренировалась небольшая группа военных. Молодой подтянутый офицер деловито подавал команды, и это было очень забавно - армия в горах, на леднике, учат чего-то там, командуют... Сюда же все приезжают отдыхать и развлекаться! Мы поговорили с командиром, который оказался американцем. Услышав, что мы из Израиля, он одобрительно кивнул головой и охотно рассказал нам все доступные ему военные тайны – дислокацию его подразделения, текущую боевую задачу и планы на ближайшее будущее. Чего там – Мосад ведь и так всё знает! Мы тепло попрощались с американцами и побрели дальше. Вскоре непроходимая сеть трещин окончательно вытеснила нас на боковую морену. Мы сняли кошки и потащились сквозь нагромождения глыб, булыжников и мелкой щебёнки. Вверх - вниз, вправо – влево, вверх – вниз, вправо – влево. Я ненавижу ходьбу по моренам! При первом же удобном случае мы снова сбежали на ледник. Сеть трещин, которую мы обошли по морене, образована столкновением и слиянием двух ледовых потоков – Glacier de Leschaux и Glacier du Tacul. С двух сторон они огибают массивную пирамиду Эгюи дю Такуль и, обьединившись у её подножия, образуют тот ледник, который и называется собственно Мер де Глас. Ледник Такюль, в свою очередь, образован слиянием в одной точке аж четырёх ледовых потоков: к Glacier du Geant , центральному из них, слева примыкает Glacier des Periades, а справа - Glacier d’Envers du Plan и Vallee Blanche. Слияние четырёх ледников – немалый катаклизм, и оно образовало огромный ледовый амфитеатр – грандиозные ледопады охватывали истоки ледника Такюль исполинским полукольцом. У самого подножия этой застывшей Ниагары, справа, на зализанной миллионолетним движением льда скале, расположена альпийская хижина Refuge de Requin – Акулий Приют. Странное название для горной хижины, не правда ли? Горный приют должен быть Орлиным. Или, на худой конец, – Козлиным. А тут – Акулий! Какие здесь, к чёрту, акулы?!! Хотя, кто его знает – Мер де Глас, Ледовое Море. В ледовом море – ледовые акулы. Позже нам разъяснили, что приют назван по имени вершины, у подножия которой он расположен. Вершина эта называется Dent du Requin – Зуб Акулы. Здесь, рядом с этой хижиной, мы планировали основать свой базовый лагерь.

Самой хижины с ледника видно не было, но ещё издалека мы различили нарисованный на скале знак – большую белую стрелку, указывающую на маршрут подъёма. Двести метров крутых бараньих лбов отделяло хижину от подножия скалы. Всё это вертикальное пространство было провешено металлическими тросами и скобами, а в скале тут и там были вырублены ступеньки. Лезть через весь этот обезьяний рай с двадцатипятикилограммовыми рюкзаками – удовольствие ниже среднего. Под конец, мы окончательно вымотались и долго приходили в себя на скамеечке у хижины, под любопытными взглядами скучающих постояльцев. Хижина оказалась вполне приличной гостиницей. Увешена солнечными батареями, словно лунная база. 21 век, что тут скажешь... Мы с Лёшей надолго припали к скамейке, а неутомимая Татьяна тут же отправилась на поиски места для будущего лагеря. Ничего, утешал я себя, это – первый день. Завтра мы уже будем, как огурчики. Первый день - это первый день, и ничего тут не попишешь. Мы с Лёшей переложили заброску в большой чехол и отправились в хижину на переговоры. Само собой разумеется (мы, как вы помните, во Франции), хозяева не говорили по-английски ни слова, но зато Лёша обладал небольшим французским словарным запасом. Никаких излишеств – только самое необходимое. К тому же, кроме хозяев, в доме обитала молодая молочнолицая девушка, живая и сообразительная, через которую и проходили наши переговоры. Нам разрешили оставить вещи в хижине, и хозяин провёл нас в свою кладовую. Крайне неохотно Лёша покинул дом, в котором обитала светловолосая альпийская девушка. Такие девушки, живущие простой жизнью в сердце горной долины, обладают непреодолимой притягательной силой для романтически настроенных молодых людей.

Таня вернулась из разведки и сообщила, что на гребне выше хижины хороших мест для лагеря не просматривается. Она с трудом нашла пару площадок под две палатки, причём довольно далеко друг от друга. Это было не слишком удачно, но гораздо больше меня тревожило другое. На топографической карте мимо этой хижины вверх по леднику Жеан тянулась уверенная тропа – прямо-таки магистраль местного значения. Именно по ней мы должны были выходить на свои основные восхождения – к Дан дю Жеану и под Бренву. В реальности же, вокруг нашего скального острова бурлило непроходимое ледовое море – нагромождения сераков и ледовых пластов, словно пошинкованных гиганским ножом. Куда тут идти? На вид – полная безнадёга. Я ничего не сказал ребятам, но на душе у меня было неспокойно. С одной стороны, раз на карте обозначена такая магистраль, значит как-то здесь всё-таки ходят, но, с другой стороны, если нет – это в значительной мере крах всей нашей экспедиции. Как позже мы выяснили, этот крах был даже ближе, чем я предполагал. Оказывается (но на карте об этом нет ни слова!) тропа эта пользуется большой популярностью зимой, когда ледник перекрыт толстым слоем снега, а к концу лета приходит в негодность и, иногда, становится абсолютно непроходима. Стараясь не думать о том, чего уже нельзя изменить, спускался я вниз к нашему лагерю на Монтенверс.

В сумерках мы вернулись к своим палаткам. Дима приготовил нам приятный сюрприз – каждому по упаковке фруктовых йогуртов. За ужином мы распечатали бутылочку сухого красного вина, и выпили за успех нашего мероприятия.

Прошла спокойная, тёплая ночь. Сегодня мы покидаем наше пещерное стойбище и переходим в базовый лагерь. Если всё пойдёт по плану, то вниз мы спустимся дней через десять, не раньше. Встали мы относительно рано, но собирались чудовищно долго. По дороге мы планировали потренироваться на льду, и я тихо кипел, вычитая каждый потерянный час из времени отпущенного нам на тренировку. Кроме тренировки, перехода к приюту и разбивки лагеря нам необходимо было до темноты разведать выход на ледник и просмотреть маршрут завтрашнего восхождения на Эгюи дю Такюль. Наконец, в 10 часов утра мы вышли и потянулись вверх по леднику, высматривая себе подходящую трещину. Циклон позорно бежал из нашей долины, последние признаки непогоды, бушевавшей здесь всю прошлую неделю, исчезли без следа, и ледник был накрыт густо синим куполом неба, словно гигантской перевёрнутой чашкой. Лазурная глазурь и глазурованная лазурь. Короче говоря, погода – что надо. Народу на леднике – как на Дерибасовской в погожий воскресный день. Все хорошие, уютные трещины расхватали шустрые французы, и нам досталась второсортная, с неудобным спуском и дырявым дном. Мы организовали две станции на ледобурах, спустились на дно трещины, и стали лазить с верхней страховкой. Обкатываем своё новое снаряжение. После обычных “походных” ледорубов наши с Лёшей айсбайли вызывают у нас полную эйфорию. По ледовой стенке крутизной до 70-80 градусов мы гуляем, как по тротуару. На вертикальных участках, правда, приходится попотеть – сказывается недостаток опыта. Эйфория наша длилась ровно до того момента, когда мы сменили свои асбайли на Тильмановских “коньков - горбунков“. Лучшее – враг хорошего. Это уж точно. “Ну ничего,“ - с наигранной уверенностью сказал я Лёше - “зато наши молотки намного легче! “. Никаких дополнительных преимуществ наших молотков мне в голову не пришло. Кроме цены, само собой разумеется. Мы сперва полазили просто так, приноравливаясь к новому снаряжению, а затем усложнили упражнение и стали завинчивать навесу ледобуры, что оказалось, как я и предполагал, весьма утомительным занятием. Почти цирковой трюк, можно сказать. Напоследок, окончательно освоившись и поняв что к чему, я пролез эту стеночку без страховки. Так сказать – психологическая тренировка. Довольные собой, мы свернули своё ледовое хозяйство и продолжили переход к нашему Акульему Приюту. Рюкзаки у нас были примерно такие же, как вчера, но шлось уже несравненно легче, и мы довольно быстро дотопали до приюта. Мы с Лёшей пошли отбирать у хозяев свою заброску. Интересно куда пропал (точнее - пропала) наш русоголовый эдельвейс? Лёша во время переговоров задумчиво шарил глазами по хижине.

Место для лагеря, найденное накануне Татьяной, нас не впечатлило, но, вроде бы, ничего лучшего рядом не было, и мы стали распаковывать рюкзаки. Лёша же проявил неожиданную неутомимость и отправился вверх по гребню на дополнительную разведку. Вскоре он вернулся сияющий и доложил, что в верхней части гребня нашёл прекрасное место для двух палаток. Дима с Таней находились к этому моменту в завершающей стадии установки палатки. Им смертельно не хотелось начинать всё сначала, но насилие было неизбежным, и они печально покорились судьбе. И тут произошла одна, не такая уж мелкая, неприятность. Возбужденный своей удачной находкой, Лёша сделал неловкое движение, и Танин наполовину распакованный рюкзак покатился по крутому склону, равномерно рассеивая её личное и наше общественное снаряжение. “Лёша, ты – гений!!! “ с чувством произнесла Татьяна. В течение двух дней мы искали и находили содержимое Таниного рюкзака, и было найдено всё, кроме одной “мелочи“ – бесследно пропала наша походная аптечка. Просто, как в воду канула. Ну, что ж, подвёл я резюме, теперь нам придётся быть здоровыми. В конце концов, потеря аптечки - не самое страшное из того, что может приключиться с группой в горах тринадцатого числа. Это называется - “позитивное мышление“, если кто не знает...

Итак, завтра у нас “разминочно-акклиматизационное“ восхождение. Был момент, когда я засомневался в его целесообразности. В спину меня подгоняла изумительная погода, установившаяся в нашем районе. Сколько дней она ещё продержится? Хотелось добраться по-скорее до Дан дю Жеана, да и силы сэкономить. Я поделился с Димой своими сомнениями. Он ненадолго задумался и сказал, что не хотелось бы начинать с того, что нарушать собственные планы. Мне самому этот маневр чересчур напоминал отступление без боя и, в итоге, я согласился с Димой. К тому же, акклиматизация это не лестница, по которой можно взбежать, перепрыгивая через три ступеньки. Терпение, сказал я сам себе, терпение!

О том, как Эгюи дю Такюль нас "размял"...

Быстрые утренние сборы – не наша сильная сторона. Это я уже понял. Встав в 5 часов утра, мы выходим на маршрут в 7, вместо запланированных 6-ти. Похоже, я – единственный жаворонок, затесавшийся в эту стаю сов. С подъёмом у нас проблем нет, люди мы дисциплинированные. Однако, встать и проснуться – далеко не одно и то же. Я встаю в 5 утра - словно выстреливаю с низкого старта, друзья же мои неторопливы и задумчивы поутру. Такая мелочь, как предстоящее восхождение или переход по ледовым полям не в силах нарушить размеренное течение их утренних процедур. Наверное, я здорово раздражаю их своей предрассветной истерией.

Наконец, сборы закончены, и мы спускаемся к хижине. От хижины, по разведанной накануне тропе, мы выходим на ледник и начинаем спускаться к подножию ледопада дю Жеан в самый центр обширной ледовой котловины. Лавируя между ледовыми глыбами и обходя короткие трещины мы бредём в сером утреннем свете. Высоко над нами первые лучи солнца уже осветили верхние ряды ледникового амфитеатра. В центре амфитеатра, на самой “сцене“, сумеречно и прохладно. Плоскую поверхность ледника пересекают глубокие просторные каньоны, по дну которых текут реки и ручьи. Странно, что всё это не замерзает за ночь. Мы спускаемся на дно такого каньона и продолжаем движение, изредка перепрыгивая через водный поток, извилистое русло которого напоминает трассу бобслея. Вскоре мы выходим к плоскому озерцу и переправляемся через него словно цапли - высоко поднимая ноги и напряжённо вглядываясь в его бутылочные глубины. Всех глубин этих – сантиметров десять, но полупрозрачное ледяное дно обманчиво. К тому же, сверху озерцо подёрнуто тонкой утренней корочкой льда. Без особых проблем мы пересекли котловину и стали подниматься на ледник Periades, траверсируя влево, в сторону его крутого скалистого берега. Слияние нескольких ледников породило крайне разнообразный ледовый рельеф. Изрытая “каньонами” равнина сменилась протяжёнными “ломтями“ льда, разделёнными глубокими трещинами. Кое-где микроскопические водоросли выкрасили лёд в оранжевый цвет. Затем, мы пересекли усыпанные камнями низовья ледника Periades и подошли под зону сераков. Следуя описанию, я повёл группу по самой кромке ледника, но и тут, с краю, всё было перепахано, и мы только тем и занимались, что перебирались через вставшие на дыбы ледовые глыбы. Ко всем прелестям, лёд был покрыт тонким слоем чёрной грязи, которая решительно лишала наше ледолазание эстетической компоненты. Вскоре Дима с Таней заприметили слабину в непрерывном скальном барьере, окаймляющем ледник, и решили улизнуть из этой ледовой преисподней.

В итоге мы разделились – они поднялись по бараньим лбам на пологие склоны Эгюи дю Такюла, а мы с Лёшей продолжали пробиваться сквозь непроходимые ледовые завалы, в надежде, что вот-вот они кончатся, и мы выберемся на пологий ледник. Преодолев таким образом еще несколько десятков метров, мы окончательно отчаялись в своей затее и последовали примеру Тильманов, как только нам предоставилась такая возможность. Идти по верху действительно было куда легче. Мы преодолели несколько небольших ручейков и вскоре вернулись к леднику в его плоской части, значительно выше ледопада. Здесь наша маленькая команда вновь объединилась. Мы набирали высоту, продвигаясь в сторону перевала в юго-восточном гребне. С этого перевала, влево по гребню, мы должны были подниматься на вершину. Слева от нас высилась массивная скальная башня, напоминающая идола с острова Пасхи. Она служила нам прекрасным ориентиром как в горизонтальном, так и вертикальном пространстве. Справа над нами парил стремительный контур Дан дю Жеана, взметнувшегося над километровым скально-ледовым отвесом. “Зуб Дон Жуана“ называю я его про себя, хотя название его переводится, как “Зуб Гиганта“. Ничего не могу поделать с прочно засевшей в голове ассоциацией: Дан дю Жеан - Зуб Дон Жуана... Мы пересекаем обширную область закрытого ледника. Ровная пушистая снежная поверхность выглядит безмятежно и только изредка нарушается вытянутыми понижениями, красноречиво свидетельствующими, что безмятежнось эта обманчива. Иногда мы обходим открывшиеся в снежном покрове бездонные провалы. Стараемся держаться от них подальше. По мере приближения к юго-восточному гребню, мной овладевает растущее недоумение. Крутой ледовый кулуар под перевалом пересечен широченным бергшрундом “от уха до уха“. С обеих сторон кулуар зажат между крутыми бараньими лбами, по которым бергшрунд не обойдёшь. Какой там, к чёрту, PD! Чем ближе мы подходили к перевалу, тем менее проходимым он нам казался. К тому же, полностью отсутствовали какие бы то ни было следы человеческого пребывания в этом районе. На всём протяжении нашего подъёма мы не встретили ни следов, ни туров, ни марок – ничего, что могло бы намекнуть на то, что мы находимся на классическом маршруте заметной горы, расположенной в легкодоступном районе французских Альп. Девственная целина простиралась перед нами. Похоже, что маршрут этот не ходят уже годами. Подножие кулуара было усыпано каменными глыбами, некоторые из которых вылетели на ледник на десятки метров. Это стало для нас последней каплей. Не было никаких сомнений, что как только солнышко осчастливит своим присутствием эту сторону гребня, кулуар превратится в смертельную ловушку для тех, кто не успел из него выбраться. Ни за какие коврижки я не согласился бы в него лезть. Мы остановились на привал и стали осматривать крутые каменистые склоны горы в поисках какого-нибудь альтернативного пути подъёма к вершине. Один из снежных кулуаров юго-западного гребня, не слишком крутой, и без следов камнепада у подножия, показался нам подходящим. По юго-западному гребню проходит второй несложный (PD) маршрут на вершину, и, если нам удастся выйти по кулуару на гребень, то там мы сможем продолжить по этому маршруту. Конечно, такой вариант – чистая лотерея. Снизу нами просматривается в лучшем случае половина этого кулуара, и по пути наверх мы вполне можем натолкнуться на какое-нибудь непреодолимое препятствие. Фактически это равносильно первопроходу. Посовещавшись какое-то время, мы решили рискнуть, поскольку все прочие варианты казались нам ещё проблематичнее. Мы подошли под кулуар и обнаружили, что всё не так просто в этом мире – первые метры подъёма были отвратительны – покрытый снегом рыхлый конгломерат 50 градусной крутизны. При каждом шаге всё вокруг начинает ползти и сыпаться, и абсолютно негде страховаться. Крайне осторожно, придерживаясь руками за скалы, ограничивающие кулуар справа, мы проползли этот неприятный участок. К счастью он оказался коротким – метров 30-40, а за ним потянулись заснеженные скалы крутизной до 50 градусов. Мы медленно продвигались вверх двумя связками, попеременно страхуя друг друга. Был полдень, склон освещало солнце и снег совсем раскис. Чем выше мы поднимались, тем глубже он становился, и перед выходом на гребень мы уже брели по колено в снегу. Склон здесь выполаживался, и мы развязались. Путь, выбранный Тильманами, мне не понравился, и я предпочёл тропить по снежной целине. Наконец, я на гребне. Дима с Таней устроились на небольшом скальном островке, и я присоединился к ним. Отдышавшись, мы начинаем вертеть головами по сторонам – что дальше? Справа над нами возвышается вершинная башня – метров 100 крутых скал. Где там может проходить несложный маршрут – одному богу известно. На гребне не видно никаких признаков альпинистской деятельности. Девственную белизну снега нарушает лишь стройная цепочка козлиных следов. И это при том, что уже три дня держится прекрасная погода. Люди покинули эту гору. Тяжело дыша, на гребень вылазит Лёша, и пока он приходит в себя, мы делимся с ним своими впечатлениями. Я смотрю на часы. Два часа пополудни. У нас с собой практически нет скального снаряжения, а где проходит так называемый “простой” маршрут - абсолютно неясно. Сейчас уже слишком поздно, чтобы затевать основательную и продолжительную разведку. Делать нечего – надо спускаться. Мы сидим на гребне и, посмеиваясь, разглядываем окружающий нас пейзаж. Нелепость происшедшего настолько очевидна, что мы даже не чувствуем никакой досады. Хорошенькое “разминочное восхождение“! – забавляемся мы. Да это просто первовосхождение какое-то! За всё время мы не видели на этой горе ни одной живой души. “Ну что ж“ – иронизирую я - “на PD нам взойти не удалось, может на D будет проще... “ Мы фотографируемся и поедаем незаслуженную вершинную шоколадку. Нас окружают потрясающие виды! На востоке – массив Монблана, на юге – Дан дю Жеан, на севере – Пети Дрю и Верт. Далеко внизу узкой полосатой змеёй вьётся ледник Мер де Глас. Между нами и Пети Дрю я нахожу четкую треугольную вершину Муан. Этот красивый трёхтысячник послужил мне когда-то моральной компенсацией за неудавшееся восхождение на Пети Дрю. Причём взошли мы на него, что называется, с пьяных глаз. Это была довольно забавная история. Мы сделали тогда две попытки восхождения на Пети Дрю, не считая одного разведочного выхода. В первой из них участвовали все, кроме Мишеля, и нам удалось выйти на гребень, преодолеть несколько высоких жандармов и начать подниматься на вершинную башню. Однако продвигались мы крайне медленно и, конечно же, нас прихватила неизменная послеобеденная непогода. В тот наш приезд погода в этом районе отличалась изумительным постоянством – каждый день после обеда наползали тучи и выдавали нам полновесную порцию дождя, снега или града. В мгновение ока скалы покрылись слоем мокрого снега и продвижение по ним стало смертельно опасным. Мы приютились на узкой полочке и соорудили себе тесное укрытие из тента, прихваченного как раз на такой вот аварийный случай. В тот момент нас уже не волновало, как мы будем подниматься дальше. Мы были бы крайне рады любой возможности спуститься вниз. Прошло два часа, и мы стали привыкать к мысли о неизбежной ночёвке на этой тесной жердочке, как вдруг погода смилостивилась над нами – снег прекратился, туман отступил, и выглянуло солнце. Не теряя ни минуты мы припустили вниз, бросая верёвку за верёвкой. Мы с Валерой отказались от второй попытки. Я почувствовал, что маршрут, который мы пытаемся пройти, абсолютно не соответствует моему опыту и возможностям. Вести на нём были в состоянии лишь два человека в группе – Саша и Лёва, а остальные четверо шли всё время по перилам. Это – непозволительная обуза на таком маршруте. Да и, чего греха таить, мы с Валерой были сыты адреналином по горло... На следующий день, мы с Валерой и Мишелем сидели в лагере у хижины Charpoua, поглядывали на небо и ожидали вестей от нашей четвёрки, ушедшей на гору. На душе у меня было муторно. Вопреки всякой логике я чувствовал себя так, словно сбежал с поля боя. Вроде всё сделал правильно, а на душе – кошки скребут. Вести пришли к нам в виде двух молодых крайне истощённых украинцев. Первый из них выглядел ещё как-то поживее, а второй поразил меня серым лицом и абсолютно потухшим взглядом. Пару дней назад они буквально пробежали мимо нас на гору, и мы с завистью смотрели им вслед - вот они, настоящие герои! Молодые, спортивные, лезут на маршрут Бонатти... Сейчас их интересовало лишь одно – как можно скорее свалить вниз. Мы напоили их чаем, а вскоре спустилась и наша четвёрка. Маршрут Бонатти (TD+) был первым из пройденных по Западной стене Пети Дрю. Он - единственный из этих маршрутов, подход к которому осуществляется по классике, от хижины Charpoua. По классическому маршруту поднимаются на гребень и с него уже дюльферяют на противоположную сторону к началу маршрута Бонатти.

Наша четвёрка благополучно вышла на гребень, преодолела жандармы и, как и накануне, стала продвигаться вверх по вершинной башне, как вдруг до них донеслись крики о помощи. Прямо под ними, на узенькой полочке посреди отвесной километровой скальной стены висели наши знакомые украинцы. Как они нам потом объяснили, они сбились с маршрута и вылезли в такое место, из которого уже - ни вверх ни вниз. Двое суток они просидели на скальной полочке шириной с две ладони, практически без еды, посыпаемые снегом и побиваемые градом. Представляю себе, что они испытали, когда услышали над собой, на гребне, голоса наших ребят. Наташа, которая в этот момент находилась в самом удобном для организации спасработ положении, бросила им верёвку, и измученная, но счастливая пара благополучно выбралась из своей западни. К сожалению, в процессе этой спасательной операции Наташа забыла пристраховать свой рюкзак и одним неловким движением сбросила его в пропасть. Пролетев хороший километр, он буквально взорвался на леднике у подножия Западной стены. Пропал Наташин спальник и много других не менее полезных в горном хозяйстве вещей. Конечно, всё это – смехотворная плата за жизни двух спасённых альпинистов, но пропажа этого рюкзака поставила жирный крест на самом восхождении. Вместе со спасёнными украинцами наши ребята спустились в лагерь. Интересно, где они сейчас, эти украинцы?

Это событие сломало нас окончательно. Пети Дрю не хотел принимать нас, а насильно мил не будешь, как известно. И мы ушли под Муан в надежде, что эта несложная вершина окажется к нам снисходительнее. Однако погода окончательно испортилась, мы маялись дурью в тесных палатках, скучали, и моральный дух наш падал с каждым днём. Наконец, когда до конца нашего похода оставалось два дня, а прогноз назавтра оставался неутешильным, мы махнули на всё рукой. Вечером мы достали из неприкосновенного запаса флягу медицинского спирта и прикоснулись к нему так, что я с трудом нашёл дорогу к своей палатке. Всё кончено, решили мы! В ту же ночь, в четыре часа утра, Саша безжалостно растолкал нас, опухших после вчерашнего разгула. “Есть погода!” – сказал он - “идём на гору. “ В голове у меня гудели колокола, во рту – словно эскадрон переночевал, и я с трудом понимал о чём он вообще говорит. Как он вообще умудрился проснуться?! Я выпил пол-фляги воды, и мир вновь плавно поплыл вокруг меня. И только когда мы уже шли по подмерзшему за ночь леднику к началу маршрута, холодный предрассветный воздух окончательно протрезвил меня. Как бы там ни было, теряя маршрут и перелезая через абсолютно не PD-шные жандармы, мы таки залезли на вершину. Во второй половине дня и в полном тумане. Вниз мы сваливали при нулевой видимости, бросая верёвку за веревкой пока, наконец, уже при свете налобных фонариков не ступили на спасительный ледник. Такое вот “пьяное восхождение“ на скромную вершину под названием Муан...

Я увлёкся воспоминаниями. Пришло время спускаться на грешную землю. Хоть на вершину Эгюи дю Такюль мы и не поднялись, основную задачу – размяться и акклиматизироваться - мы выполнили. Эгюи дю Такюль основательно нас размял... Попеременно страхуясь, мы спускались по пути подъёма. В самом противном месте, у основания кулуара, навесили дюльфер. Мы изрядно упахались в этот день и вернулись в лагерь уже в сумерках. 13 часов на горе. Недурная разминка! Как бы ни хотелось мне завтра выйти пораньше, мы устали настолько, что о вечерних сборах и речи быть не могло. Поужинав, мы завалились спать.

Татьянин день

Мы здорово умотались вчера. Настолько, что я не услышал будильник, поставленный на 5.30 утра, и проснулся почти на час позже. Впрочем, никто не разделил моё огорчение. Три часа ушло на сборы, поскольку вчера мы прямиком завалились спать, и теперь нам предстояло отобрать необходимое для Дан дю Жеана скальное снаряжение, продукты, горючее и личные вещи. В итоге мы вышли в 10 утра, когда солнце уже жарило на всю катушку, а снег превратился в мокрую кашу. Я с тоской вглядывался в ледовое месиво, через которое нам предстояло перебраться. Будь на то моя воля (а точнее – не навкалывались бы мы так накануне), мы вышли бы в 5 утра и проскочили бы ледопад по прочным мостам, но теперь уж что об этом говорить. Рюкзаки у нас вышли хоть и не походные, но тяжелее, чем хотелось бы. Много железа приходится тащить. Когда мы проходим мимо хижины перед выходом на ледник, Дима с Таней опускают рюкзаки на землю и подходят к водопроводному крану. Это наша “ванная комната”. Пластиковая труба длиной в несколько сот метров приводит к этому крану талую воду с ближайшего ледника. “Ну что ж“ – говорю я себе - “ребята хотят плеснуть себе водички в лицо, продрать зеньки после ночи, так сказать.” Каково же было моё изумление, когда они невозмутимо достали из рюкзака свои купальные принадлежности и стали мыть головы!... Прямо здесь и сейчас! Перед выходом на маршрут! Я ничего не произнёс не потому, что мне нечего было сказать (как раз - наоборот!), а потому, что просто онемел. С моей точки зрения, это был чистейший сюрр. Ну, как если бы к вам по вызову пришёл сантехник в чёрном фраке с бабочкой. Полная неадекватность.

Нам повезло: накануне через ледопад прошла небольшая группа, и по бурому, многократно переплавленному фирну, тянулась цепочка вполне отчётливых следов. Мы медленно пробирались сквозь ледовые завалы. Издали кажется невероятным, что в этом гиганском лабиринте не только существует непрерывающийся маршрут, но и что кто-то умудрился его найти. Где сказано, что у этой головоломки должно быть решение? Первый раз мы вздохнули с облегчением, когда добрались до отвесной стены Пети Рогно. Скала эта торчит посреди ледников, как необитаемый остров посреди океана. Для нас она означает окончание самого бурного и труднопредсказуемого участка. “Ревущие сороковые“ пройдены. Далее ледник выполаживается и выше Грос Рогно переходит в обширный ледниковый цирк – истоки Глясье дю Жеан. Мы заметно повеселели. Перекусив и немного отдохнув, мы двинулись дальше. Как мы и предполагали, вскоре область сераков кончилась, и мы вышли в зону протяжённых параллельных разломов, тянущихся чуть ли не сотни метров. В этом месте в основной ледовый поток справа впадал ледник Вале Бланш, берущий своё начало на восточных склонах Эгюи дю Миди. Смятый его напором, центральный ледник покрылся сетью ровных продольных трещин. Цепочка следов уверенно вывела нас на длиннющий ледниковый ломоть, справа и слева отделённый от таких же как он ломтей глубокими трещинами. Впереди, метров через сто, поля трещин кончались, и начиналось спокойное снежное плато. Мы уже предвкушали победу, когда плоский гребень, по которому мы шли, вдруг резко сузился. Уже несколько дней стояла жаркая погода, и то, что ещё вчера возможно было просто узкой тропкой, превратилось местами в труднопроходимый снежный гребень шириной в пару ладоней. Была середина дня, солнце шмалило вовсю, и снег на этом гребешке превратился в предательское месиво. Вот, где приходится платить за поздний выход. Короткая разведка не принесла нам ничего утешительного – все соседние полосы льда, на которые мы могли перебраться, рано или поздно полностью обрывались. Похоже, решение этой головоломки, найденное нашими предшественниками, было единственным. Делать нечего – мы вбили в снег два ледоруба и организовали страховку. Осторожно, с трудом удерживая равновесие, я перешёл через гребень, и, добравшись до безопасного участка, организовал ещё одну станцию страховки. Теперь, страхуемые уже с моей стороны, ко мне перебрались Дима и Лёша. Всё шло, как по маслу. Наконец, дошла очередь и до Тани. Дима выбирал страховочную верёвку, а я стоял ногой на ледорубе, чтобы в критический момент, если таковой придёт, ледоруб не вздумал выдернуться из снега. Ободрённая нашим успехом Татьяна уверено шагнула на гребень. Она сделала несколько плавных шагов, дошла до самого узкого места, покачнулась и молча сорвалась в трещину. У меня было ощущение, словно дух мой отделился от тела и наблюдает всю эту картину со стороны. Секундный шок. Главное – без паники, сказал я себе. Первым делом, надо было выяснить, не получила ли она травму при падении. Татьяна откликнулась на наши призывы и бодрым голосом сообщила, что она в полном порядке. Наша женщина висела в трещине на глубине четырёх метров целая и невредимая. Выдержке её могли бы позавидовать многие мужики. Я отправил было Лёшу на противоположную сторону трещины со второй верёвкой, поскольку с той стороны можно было безопасно приблизиться к самому краю, прямо над местом падения, но Татьяна живо пресекла эту нашу спасательную операцию. “Мне ничего не надо, я выберусь сама!” – заявила она и, став враспор на обе стенки, стала продвигаться вверх. “Ну, что ж“ - сказал я Лёше - “сама, так сама... Давай хотя бы сфотографируем всё это дело. Такие кадры на дороге не валяются.“ И, чувствуя себя прожжёным папараццо, я расчехлил свою фотокамеру. Как и следовало ожидать, наибольшие проблемы возникли в тот момент, когда трещина расширилась настолько, что Таня уже не могла стоять враспор и вынуждена была повиснуть на ледовой стенке. В какой-то момент мне показалось, что без нашей помощи ей не выбраться, но, повозившись немного, она сумела зацепиться на стене, и вскоре её голова показалась над краем трещины. Последнее усилие, и наша Татьяна сидит верхом на предательском гребне, а на лице её сияет самая довольная улыбка, какая только может быть у человека, впервые в жизни побывавшего в трещине. Парадоксальным образом это происшествие жутко повысило нам настроение. Мы радовались, как дети такому незаурядному событию, как улёт нашего товарища в трещину. Больше же всех радовалась сама виновница торжества. Она самодовольно и слегка снисходительно поглядывала на нас, неудачников. Мол, что с нас взять – салаги, никогда не попадавшие в такую увлекательную ситуацию. Ну что ж, теперь я абсолютно спокоен за нашу группу. Трудности и препятствия нас веселят и возбуждают. Мне повезло – я в чудесной компании.

Далее, мы долго тащились вверх по пологим ледникам. Нудная “пилёжка“ по щиколотку в размякшей снежной каше. Было жарко и скучно.Мы пересекали просторы Глясьер дю Жеан – обширного ледового цирка, лежащего у подножия невысокого скального хребта. Хребет этот служит естественной границей между Францией и Италией. Плоское снежно-ледовое плато пересекают нахоженые тропы, соединяющие между собой несколько расположенных в этом районе хижин. Как минимум две тропы ведут через перевалы на итальянскую сторону. Справа плато упирается в массив Монблана, обрывающийся на ледник крутыми скальными стенами. Отдельные отроги представляют собой череду исполинских башен, абсолютно вертикальных. Рай местных экстремалов. На одной из таких башен мы различаем крохотные фигурки людей. Вот они – настоящие сумасшедшие, говорим мы друг другу, с лёгким оттенком зависти. Как всякий хороший солдат мечтает стать генералом, так и всякий слегка сдвинутый на каком-то деле хотел бы стать сумасшедшим на всю катушку.

Впрочем, по моему глубокому убеждению, настоящими сумасшедшими не становятся – ими рождаются.

Несколько раз мы пересекали перекрытые снегом трещины. В утренние часы они наверняка не представляют никакой опасности, но сейчас, во второй половине дня, приходится соблюдать осторожность. Солнце сделало своё дело, мосты подтаяли, и кое-где в прохудившемся снежном одеяле зияют небольшие чёрные дыры. При переходе через одну такую трещину я сделал недостаточно длинный шаг и тут же почувствовал, что проваливаюсь. Разморило меня на солнышке, я подустал, и - вот он результат. Всю вялость тут же, как рукой сняло. “Лёша, страхуй!“ – крикнул я Лёше и быстро лёг вперед, как можно дальше вытянув руки с ледорубом, и, одновременно, стараясь упереться ногами в противоположный край трещины. Так я и замер – ноги, обутые в кошки, упираются в край трещины, грудью я лежу на другом её краю, а подо мной с тихим шуршанием скатываются в открывшуюся дыру комья снега. Лёша оперативно вогнал в снег ледоруб и выбрал верёвку. Поняв, что обстановка стабилизировалась, я осторожно выполз на “берег“. Посреди тропы зияла порядочных размеров дыра. Ну вот, огорчённо подумал я, - испортил тропу. На этом наши приключения закончились. В какой-то момент мы с Лёшей сжалились над Тильманами, вынужденными каждый раз поджидать нас, сидя на рюкзаках. Мы отпустили их с миром, и они рванули с такой скоростью, что вскоре мы вообще потеряли их из виду. Мы с Лёшей лишь озадаченно чесали в затылке, наблюдая за тем, как они стремительно растворяются в безбрежных ледяных просторах. Здоровые, черти! Ничего не скажешь.

Вечерело, и мягкие голубые тени легли на ледник, а мы всё брели и брели, поднимаясь всё выше в направлении широкого снежного перевала. Там, сразу за ним, на итальянской стороне находится хижина Торино, в которой мы сегодня заночуем. Дан дю Жеан был теперь повернут к нам новой стороной и вид его был прекрасен и ужасен одновременно. Вертикальный гранитный монумент. Памятник неизвестному альпинисту. Созерцая его, я вдруг осознал, что он точь-в-точь походит на средний палец, поднятый в неприличном жесте. Он как бы говорил нам: “Что залезть на меня хотите? А это видели?!!“ Я обратил Лёшино внимание на этот феномен, и он со мной согласился. Мы даже изобразили вышеупомянутый жест для сравнения. Сходство было разительным! Прямо по центру этого пальца пролегал наш маршрут, и отсюда, видимый анфас, он казался абсолютно непроходимым вопреки всему тому, что я о нём слышал и читал. Наши планы лезть по нему, показались мне в этот момент просто абсурдными.

Усталые и голодные добрели мы, наконец, до хижины. Было уже 6.30 вечера, и задувал резкий холодный ветер. Кстати, чтобы вы не подумали, что, когда я говорю “хижина“, я имею в виду избушку на курьих ножках. Вовсе нет. Я подразумеваю при этом вполне приличную гостиницу на 160 постояльцев. Не 5 звёзд, понятное дело, но и далеко не барак. Все места оказались зарезервированы, но нас обнадёжили, сказав, что это ничего не значит, что многие люди не приходят, и в 8 часов вечера их места поступают в свободную продажу. Чтобы мы не сомневались, что так оно и будет, с нас даже взяли заранее деньги – по 20 евро с человека. Пока суть да дело, мы приютились в каком-то полуподвале и приготовили себе ужин на газовой горелке. Поужинали мы там же, в полуподвале, но к тому времени, когда подоспел кипяток для чая, мы уже вполне освоились и осмелели. Прихватив с собой большой, чёрный от копоти котёл с чаем, мы переместились в бар. Здесь было тепло и шумно. По деревяным стенам были развешаны фотографии окресных гор. Доминировал Дан дю Жеан во всех ракурсах, при любой погоде, и во всякое время дня и ночи. Альпинистская братия кушала, пила пиво и обсуждала пройденные и планируемые маршруты. Хижина Торино расположена на оживлённом перевале, в месте поразительной красоты, и добраться до неё можно самыми различными способами. Самые немощные могут просто приехать по шикарной канатке, причём, как с французской, так и с итальянской стороны. Те, кто любят протяжённые, но несложные прогулки по ледникам могут подняться по канатке до станции Эгюи дю Миди, а оттуда уже пойти пешком и пересечь весь этот грандиозный ледниковый цирк – Глясье дю Жеан. Ну и, наконец, можно начать с самого низа, с ледника Мер де Глас, и пробиваться через нагромождения сераков и лабиринт трещин. Но это уже для изысканных мазохистов. Таких, как мы.

Днём хижину Торино посещают все кому не лень, начиная с ветхих пенсионеров и шумных многодетных семейств и кончая матёрыми альпинюгами. К вечеру же, случайные люди покидают этот гостеприимный перевал, и в хате остаются только те, кто понимает толк в извращениях. По коридорам разгуливают увешанные железом и верёвками крутые парни и их поджарые подруги. Вот, как раз один такой прошёл мимо нас. Чистый зверь! Каждый бицепс – крупнее головы нобелевского лауреата по физике. “Не иначе, как перебежчик из тяжёлой атлетики... “ – мстительно подумал я.

Мы прекрасно посидели в уютном баре за кружкой ароматного чая. Иногда я ловил на нас любопытные взгляды. В основном людей поражал наш прокопчённый боевой котёл. У всех остальных посетителей посуда сверкала надраенным никелем, и они никак не могли взять в толк, что мы такое сотворили со своей несчастной кастрюлей. В Альпах десятилетиями уже не готовят на кострах. Они забыли, как это выглядит и чем пахнет...

Нас поселили в длинной общей комнате – дормиторе. За один раз в таком помещении укладываются спать несколько десятков человек. Если бы эти человеки были, скажем, израильтянами, то сон в таком месте был бы абсолютно невозможен. Всю ночь стоял бы гвалт, как на столичном вокзале. Мы забрались на верхние нары, натянули на себя заботливо приготовленные для нас одеяла и затихли. Я поставил часы на 5 утра. Завтра у нас большой день. Тренировки, мечтания, сомнения - всё подошло к концу. Завтра, наконец, мы увидим чего мы стоим и что умеем. В первую очередь, это экзамен для меня самого – впервые я иду на технический скальный маршрут в высоких горах. Настоящий мультипич на четырёхтысячнике. Не так-то просто заснуть с этой мыслью.

Дан дю Жеан

По поводу того, когда выходить на восхождение на Дан дю Жеан “гайд буки“ дают две противоречивые рекомендации. Первая из них гласит, что, поскольку до полудня весь маршрут находится в тени, то нет никакой необходимости подрываться затемно и затем коченеть на промороженных за ночь гранитных плитах. Утром толстенные перильные канаты, которыми провешена вершинная башня, обычно покрыты коркой льда, что создаёт дополнительные неудобства тем, кто ими пользуется. С другой стороны, те же авторы настойчиво напоминали, что маршрут этот весьма популярен и, следовательно, поздний выход чреват “заторами на дорогах“. Состояние перильных верёвок нас абсолютно не интересовало, а вот хождение по головам на маршруте я определённо не терплю. К тому же, у меня не было никаких причин считать, что мы быстро проскочим этот маршрут, и поэтому решено было выйти пораньше. Европейцы – народ дисциплинированный, рассудил я. Если в гайд буке сказано выходить в 7-8, значит все и выйдут в 7-8, а мы тем временем будем наслаждаться никем и ничем не нарушаемым уединением, восходя в рассветных лучах по девственным скалам...

Мы улеглись на нары, когда практически все наши соседи по бараку давно и мирно посапывали. “Везёт же людям! “ – думал я, ворочаясь с боку на бок и тщетно пытаясь заснуть - “будут дрыхнуть себе часов до шести, а тут не успеешь задремать, как уже затрезвонит будильник“. И вправду, только я забылся, только мой воспалённый мозг нашёл отдохновение, как пропищал будильник. Но не мой. Я глянул на часы – три часа ночи. Какие-то два маньяка тихо встали, заправили свои нары и проскользнули к выходу. На этом мой сон окончился. На протяжении следующих полутора часов, каждые 5-10 минут звенел чей-то будильник, и очередная пара покидала нашу ночлежку. Когда к половине пятого мы остались почти в полном одиночестве, я понял, что “девственных скал“ нам не видать, как своих ушей. В 4.40 я не выдержал и растолкал своих друзей. “Ты чего это?..“ – обижено протянул Лёша, когда ему наконец удалось разлепить веки - “ещё же целых 20 минут! “. “Какие 20 минут, какие 20 минут... “ – причитал я, пытаясь пробудить к жизни Диму с Таней - “все уже на горе, только мы тут дрыхнем, как сурки драные...“. Далее начались наши обычные неторопливые утренние сборы. Лёша бродил по приюту, как сомнамбула, забывая тут и там то и сё. Дима с Таней задумчиво наслаждались водными процедурами, и только я носился, как ужаленный, пытаясь хоть как-то ускорить процесс наших сборов. Я чувствовал себя человеком, пытающимся толкать перед собой асфальтоукладочный каток. Так называемые европейцы же, которых мы, выходцы из России, высокомерно считаем изнеженными и прихотливыми созданиями, стремительно, не теряя ни секунды, собирались и позвякивая железом исчезали в морозных предрассветных сумерках.

Мы вышли в числе последних, если не последними. Бессонная ночь и накопленная усталость давали себя знать, и я тяжело пыхтел, стараясь войти в ритм движения и держать темп. Фантастическое рассветное зарево полыхало над вершинами Пети Дрю и Верт, пока мы пересекали пологую равнину, отделяющую приют от подножия Дан дю Жеана. Чтобы добраться до самого “зуба“, нужно сперва вскарабкаться по его каменистым, присыпанным снегом “дёснам“. Подъём этот начинается с крутого снежно-ледового кулуара, длиной метров 60-70. Мы прошли его не связываясь, бодро работая ледорубами. Кулуар этот приводит на заснеженную перемычку, с которой уходят вправо вверх по узкой полосе снега. Через несколько десятков метров “лафа“ кончается, и далее следует противная чересполосица скал и снега. Вскарабкиваться в кошках на крутые глыбы и скальные ступени – удовольствие ниже среднего. Сперва мы продвигались довольно шустро, но затем между нашими двумя связками вклинилась какая-то чужеродная, продвижение замедлилось, и мы надолго потеряли из виду Диму с Таней. Мы с Лёшей попеременно страховали друг друга. Они же, присмотревшись к стилю местных восходителей, пошли одновременно и поднялись к подножию зуба на целый час раньше нас. Справедливости ради должен заметить, что эти Тильманы “делали“ нас с Лёшей ровно на час всегда, на всех переходах, где ситуация позволяла им действовать самостоятельно. Нам нипочем за ними не угнаться, а скорость в альпинизме – великое преимущество.

Наконец, мы вылезли к двум огромным скальным жандармам, означавшим, что “дёсны“ успешно пройдены, и мы приближаемся к подножию “зуба“. Далее последовал непродолжительный обход справа по узким снежным полкам, и мы вышли на снежный гребешок. Здесь тропа раздваивалась. Большинство связок, составлявших нам с Лёшей абсолютно излишнюю компанию, продолжили вперёд, в сторону Гребня Рошфор. Гребень Рошфор сам по себе является привлекательным обзорным маршрутом 3А категории сложности, а кроме того, ведет к двум-трём второстепенным скальным вершинам. Мы же свернули влево и сбежали вниз, к подножию крутой скальной башни, где нас дожидались неутомимые Тильманы. Здесь, под просторным нависанием народ оставляет все ненужные на скале вещи – кошки, ледорубы, лишние рюкзаки и ботинки. Своеобразная прихожая. Дорогие гости, оденьте тапочки, а зонтик и шляпу оставьте на вешалке... Мы одеваем скальные тапочки и увешиваем себя снаряжением.

Дима задумчиво окидывает взглядом высоченную гранитную стену, над которой ветер проносит жёсткие перья облаков. Тихо пропев “ну вот исчезла дрожь в руках...“ он аккуратно переходит со снега на скальную полку и уходит по ней траверсом к началу маршрута. Таня следует за ним и через десяток метров исчезает за скальным выступом. Наша очередь. Мы с Лёшей впопыхах выскакиваем на маршрут, едва успев протиснуться перед очередной связкой гид-клиент, вынырнувшей рядом с нами словно из-под земли. Мы с Тильманами заранее решили, что будем идти независимыми связками до ключевого места, а там Диме, очевидно, придётся навесить всей группе перила. Мы же с Лёшей будем меняться таким образом, чтобы каждый из нас мог в полной мере насладиться маршрутом в качестве ведущего. Я веду первым. Когда дома я представлял себе наше будущее восхождение, периодически меня охватывала странная тревога. Не то, чтобы я боялся самого маршрута. Я знал, что технически он нам, как группе, вполне по силам. Я боялся страха высоты, если так можно выразиться. Я ни разу ещё не ходил протяжённые и почти вертикальные стены, и моё воображение подсовывало мне живописные картины, как я вишу над километровой пропастью парализованный животным страхом, не в силах шевельнуть ни рукой ни ногой. И вот, обвешанный слингами, как новогодняя ёлка гирляндами, я делаю первые шаги по скале, прохожу несколько метров траверсом и лезу прямо вверх, ориентируясь на ближайший видимый крюк, или что там торчит в скале. Наверняка это банально прозвучит, но, что поделаешь, если это – истинная правда: сделав первые движения и почувствовав по рукой прохладный шершавый гранит, я полностью расслабился. Мной овладел восторг, граничащий с эйфорией. Удивительное ощущение свободы и уверенности в своих силах охватило меня. Я спокойно лез вверх по широкому камину и, по-моему, сам себе улыбался. Пропасть подо мной казалась мне абстрактной декорацией – некий фон, нечто, не имеющее ко мне непосредственного отношения. Я думаю, так ощущают высоту птицы в полёте. То есть я – орёл, как вы теперь понимаете...

Мой полёт, моё вдохновенное парение было прервано самым бесцеремонным образом тем самым гидом, которого мы с Лёшей так опрометчиво поспешили обойти на старте. Куда мы спешили, с кем пытались соревноваться? Альпийские гиды бегут по скалам так, словно они перешли на верхний уровень с тремя жизнями в запасе. Парень прошёл через нас буквально по головам, его связочная верёвка скрестилась с нашей, и в довершение всех этих безобразий, он опередил меня на пару секунд и вщёлкнулся в оставленный кем-то в трещине френд, к которому я так стремился. От такой наглости у меня перехватило дыхание, но француз тут же обезоружил меня, мило улыбнувшись и широким жестом приглашая меня вщёлкнуться в тот же одинокий френд. Есть у них это, у французских гидов – пройдут по тебе, как по половичку и тут же протянут руку. Швейцарские гиды на Маттерхорне топтали нас точно так же, но вдобавок ещё и крыли нас своим швейцарским матом. “Лёша!“ – заорал я - “я пропущу этих маньяков, а то они сбросят меня вниз!“. Француз уловил звуки славянской речи. “Откуда вы?“ – спросил он по-английски. “Из Израиля“ – ответил я. “Опасно там жить“ – он сочувственно покачал головой. “Да, “ – говорю – “вот мы сюда в горы и убегаем от опасностей...“ Француз озадаченно посмотрел на меня, потом рассмеялся. У меня на работе есть один молодой сотрудник, балбес и повеса. Своё свободное время он проводит в тельавивских пабах и ресторанах. Так вот, в самый разгар терактов, когда чуть ли не каждый день взрывалось какое-нибудь кафе, я постоянно подтрунивал над ним: “Сильвио“ – говорил я ему - “и зачем тебе такое опасное хобби? Какой нормальный человек ходит в кафе и рестораны? Зачем тебе этот экстрим? Займись чем-нибудь спокойным и безопасным – лазь по скалам, ныряй, прыгай с парашютом... “

Француз убежал наверх, а за ним, с трудом поспевая, проволочился его клиент – пожилой коренастый мужик.

Лёшу моё воодушевление похоже насторожило. Кажется он заподозрил меня в желании узурпировать лидерство и стал настойчиво выпытывать у меня, когда же мы будем меняться. Я и вправду с удовольствием вёл бы до вершины, но, конечно, не собирался на этом настаивать. Вопрос лишь в том, когда именно меняться. Какое-то время мы спорили за лидерство, словно дети за любимую игрушку, затем договорились, что до ключевого места буду вести я, а оттуда до вершины – Лёша. Это было удобнее, чем меняться после каждой верёвки, поскольку Лёша должен был бы каждый раз менять обувь. В отличие от моих тапок, его были довольно тесными, и, когда он шёл вторым, он одевал ботинки. Вскоре мы вылезли на небольшой снежничек у подножия “зеркала“ – относительно гладкой наклонной плиты длиной метров 50, которая так страшила нас, когда мы смотрели на неё снизу. Отсюда, с этого снежника начинаются толстые перильные канаты и тянутся до самой вершины. Больно смотреть, до чего они уродуют стену. Маршрут проходит вдоль нескольких узких трещин, бегущих по шероховатой гранитной поверхности “зеркала“ до самого верха. Там, где кончается эта плита, находится короткий ключевой участок – метров 8 вертикальных скал 5а (фр.) категории трудности. Лезть по этой плите было чистым наслаждением. Несложные, но и без “слоновьих“ зацеп монолитные скалы. Погода была прекрасной. Несмотря на то, что мы всё ещё находились в тени, холодно не было. Что особенно приятно – абсолютно не было ветра, хотя, судя по перистым облакам, проносящимся высоко над нами, где-то там в стратосфере ветер царствовал безраздельно. Я легко могу себе представить, что восходи мы на Дан в менее сахарных условиях, наслаждение моё было бы гораздо более умеренным. Чего стоят все эти категории, когда простой маршрут в плохую погоду может быть гораздо труднее и опаснее, чем сложный в хорошую. В какой-то момент я догнал Таню, и мы обменялись впечатлениями. Я сказал, что почти не ставлю своё железо – так, пару стопперов, а в основном вщёлкиваюсь в оставленные нашими многочисленными предшественниками крючья. Не побрезговал пару раз и крюками перильных канатов. “Да? А вот Дима пользуется только станциями, а между ними ставит только своё железо.“ – важно произнесла Татьяна. Я прикусил язык, и с этого момента старательно расставлял по трещинам свои стопперы – соблюдал чистоту стиля. Кстати, лучше всего у нас шли небольшие стопперы, пару раз – френды, а вот трикамы, которыми я так восторгался дома, провисели на мне без дела. Когда мы повисли на станции под ключом, первые лучи солнца заскользили по шероховатому граниту стены, слепя и не давая смотреть вверх. К этому времени, большинство связок уже достигло вершины, и теперь, с раздражающей регулярностью, словно крохотные человеческие лавины они сходили нам на голову. К двум-трём связкам, идущим с нами наперегонки и жутко нам мешающим, прибавилось новое бедствие. Иногда верёвки трёх-четырёх связок, идущих вверх и вниз, перекрещивались между собой. Чистейшее сумасшествие! И совсем не безопасное. Кого могли, мы пропускали вперёд, чтобы только не участвовать в этом безумии, и, в итоге, мы больше висели на станциях, словно большие перезрелые груши, чем собственно лезли. Я откинулся назад и, щурясь от солнца, наблюдал, как Дима проходит ключ. Он педантично расставлял стопперы, вися непонятно на чём. По-моему, он забрал чересчур вправо и полез не по самому простому варианту, но в общем – ему виднее, это же он у нас крутой. Мы решили не весить перила, а пройти ключ с верхней страховкой, так, чтобы все могли его “прочувствовать“. Я пролез его без особого труда, но ставить закладки, вися на таких зацепах, не смог бы. Затем мы с Лёшей поменялись – он одел скальные тапочки и с радостью отдал мне рюкзак. По мере продвижения вверх, скальная башня, по которой мы лезли, утончалась, и теперь мы всё чаще обнаруживали себя на узких гранитных рёбрах, окруженные с трёх сторон многосотметровыми отвесами. Действительно - “Very, very exposed!“, как и обещано в “гайд буке“. Вскоре после ключа мы прошли ещё одно относительно сложное место. Толстый канат, бегущий вдоль единственной удобной вертикальной трещины, был призван помочь людям. Тем же из них, которые по идеологическим соображениям не хотели им воспользоваться, он мешал чрезвычайно. Не завидую Лёше, который пролез там первым. По всем признакам мы приближались к вершине. В процессе восхождения мы познакомились и почти подружились с теми связками, которые шли параллельно с нами и то обгоняли нас, то отставали. Особенно пришлась нам по душе молодая пара из Германии. Особенно – девушка. И особенно - мне. Мы шли с ними абсолютно в одном темпе, при каждом очередном пересечении узнавая друг о друге дополнительные подробности. Оказалось, что её парень – альпийский гид, а она – новичок, “чайник“. Парень обучает её тонкостям альпинистского ремесла, что, несомненно, мудро с его стороны. “Если не можешь победить врага – присоедини его к своему стану...“. Или что-то в этом роде. Любая военная мудрость применима и к войне полов.

Я всё чаще задирал голову вверх в поисках вершины. Наконец, я услышал от Лёши долгожданную весть. Когда я вылез к нему, то обнаружил его сидящим верхом на самом пике. Просто-таки, как петух на каланче. Это была Западная вершина, с которой нам ещё предстояло спуститься на узкую скальную перемычку и уже оттуда подняться на главную вершину. Тильманы уже давно и прочно на ней обосновались и призывно махали нам руками. Здесь наверху гулял прохладный ветерок, и, я думаю, они там просто задубели. Перед перемычкой скопилось несколько связок, которые ожидали своей очереди ступить на “девственную вершину“. Посреди перемычки торчал острый жандарм, который непонятно было как обходить. Какой-то жилистый гид делал вокруг него уже пятый виток, подыскивая способ протащить через него своего клиента, но, когда я говорю “непонятно“, я имею в виду обычных людей, не гидов. Мы с Лёшей не без труда обошли его слева. Нужно было приспуститься вниз, обнять жандарм руками, и, откинувшись спиной над километровой пропастью, нащупать левой рукой невидимую за поворотом зацепу. Как только я пристраивался проделать этот трюк, предательский рюкзак норовил сбросить меня вниз. Наконец, наводимый неугомонным гидом и придерживаясь за оставленную кем-то на жандарме петлю, я всё же одолел это препятствие и гордо взошёл на вершину. На вершине нас было пятеро – я с Лёшей, Тильманы и Божья Матерь. Ещё один человек никак бы не поместился на этом скальном пятачке. В американских фильмах любят снимать такие вершины, облетая их на вертолёте, в то время, как главные герои гордо стоят, взявшись за руки и обратив просветлённые лица вдаль, за горизонт. На вершине Дан дю Жеана мне это показалось весьма надуманным. Лично я осторожно, на полусогнутых пробрался меж своих плотно сидящих друзей и быстренько вщёлкнулся самостраховочным “усом“ в большие стальные болты, которыми статуя мадонны прикреплена к скале. Мол, матерь божия, спаси и сохрани! Всё-таки, это была прекрасная вершина, Дан дю Жеан! Куда не глянь – пропасть. Квинтэссенция наших представлений о том, что такое вершина. Мы с Лёшей поднялись на неё в 4 часа дня, то есть ужасно поздно. Если мы хотели успеть в наш муравейник до темноты, нам надо было поторопиться. На спуске через “зеркало“ последние бесцеремонные гиды перепрыгнули через наши головы, и мы остались на горе в компании той самой симпатичной немецкой пары. Наконец, столпотворение закончилось, и наступила тишина. Мы дюльферяли наперегонки с ними, в то же время оказывая друг другу всякие мелкие услуги. Пару раз они освободили нам застрявшую при продёргивании верёвку. Не такая уж мелкая услуга, между прочим.

Мы спустились на снежник под “зеркалом“, и тут я почувствовал, что действительно вечереет. Резко похолодало, и я, наконец, сменил скальные тапки на ботинки. Кроме того, я осознал, что со мной происходит что-то неладное. Уже довольно длительное время у меня тупо ныло в районе поясницы, а теперь я почувствовал, что у меня растёт температура – лоб горел, и по телу разливалась болезненная слабость. Делать с этим мне было абсолютно нечего. Я просто проконстатировал этот неприятный факт и продолжил спуск. То и дело у нас случались всякие мелкие раздражающие задержки, и я уже потерял надежду не то что на спуск к приюту до наступления темноты, но даже и на спуск к подножию технической части, т.е. – снежного кулуара. Даже немецкая пара уже обогнала нас, и мы остались в полном одиночестве. Спустившись к подножию скальной башни, мы быстро переоделись, нацепили кошки и буквально побежали вниз, благо снег, покрывавший скалы, успел уже схватиться морозцем и хорошо нас держал. На этот раз мы спускались одновременно, лишь изредка подстраховывая друг друга через скальные выступы. Посреди микстового участка мы настигли немцев и оставили их позади. У девушки были явные проблемы с этим видом рельефа, и, к тому же, она едва держалась на ногах от усталости. Я её прекрасно понимал. Сам я чувствовал себя ужасно. Ноги не слушались меня, спина разламывалась от боли, и спуск требовал от меня невероятной концентрации. Солнце садилось за пик Эгюи дю Миди, и небо окрасилось в красный цвет фантастической густоты и силы. Фотоаппарат мой был упакован в рюкзак, но ради такого мощного всепобеждающего каскада красок я бы нашёл в себе силы его достать. И лишь необходимость спуститься до темноты как можно ниже остановила меня. Вопреки моим пессимистическим прогнозам, мы успели подойти к кулуару до темноты. Мы сблокировали два ледоруба и бросили в кулуар верёвку. Пока спускались Таня и Лёша, нас догнали наши немцы. Девушка села в снег в полной прострации, и я подумал, что они со своей одной верёвкой ещё повозятся в этом кулуаре. Приступ благородства накатил на меня. “Дима,“ – сказал я - “давай дадим им спуститься по нашей верёвке. Нам уже спешить некуда. Полчаса – туда, полчаса-сюда, всё - один чорт. Девушка уже еле дышит“. Мы широким жестом пригласили их воспользоваться нашей верёвкой. Видели бы вы изумление, отобразившееся на их лицах! Я ничего не имею против западного стиля в альпинизме, но, всё же, у них не слишком принято задерживаться на маршруте лишь для того, что бы облегчить соседу жизнь. Да и ни у кого не принято. Будь там одни мужики, я бы тоже не предложил. Не умеешь двигаться быстро – твои проблемы. И к нам самим это относится в первую очередь. Пока они готовились, мы немного поспорили с Димой, кто из нас спустится последним, поскольку последнему нужно было уже не дюльферять по верёвке, а спускаться с двумя ледорубами. Моё сомнительное физическое состояние послужило ему неотразимым аргументом. Крыть мне было нечем, и я пристегнулся к верёвке. Спустившись до конца верёвки, я устроился на скальном выступе и стал ждать. Уже здорово стемнело, и в сумрачной снежной равнине я с трудом различил две черные точки – Лёша с Таней уходили к приюту “забивать“ нам место на ночёвку. Из кулуара посыпались комья снега, и ко мне спустилась немецкая девушка. Она примостилась на скале рядом со мной, и обратила ко мне лицо, исполненное такой благодарности, что я растаял, как воск. “Большое вам спасибо“ – сказала она с большим чувством - “вы так помогли нам, я так устала. Это так редко бывает, что альпинисты помогают друг другу.“ От жара, усталости и слов прелестной соседки я окончательно утратил дар английской речи. Я сказал ей примерно следующее: “Альпинист, помогай альпинист! Альпинист – друг, для друг друг...“ Она сочувственно посмотрела на меня, и в этот момент на нас из кулуара с шумом свалился Дима Тильман, полностью разрушив очарование нашей беседы. Оказалось, что немец тоже решил проявить благородство и настоял на том, чтобы спускаться последним. “Ну, что ж“, - сказал я Диме - “он же гид, ему и карты в руки“. Вскоре на нас обрушились осколки льда, и, проворно работая двумя ледорубами, он буквально сбежал вниз по кулуару. Мы тепло распрощались с ними, и они ушли искать свою снежную пещеру, которую этот парень вырыл где-то на перевале. Девушка явно проходила у него курс молодого бойца по полной программе.

Наступила тихая, звёздная ночь. Снежная равнина тускло светилась каким-то внутренним голубоватым светом. Я брёл по этой равнине, полностью погружённый в себя, в процесс мучительного принуждения своего тела к жизни и движению. Поднять ногу, наклониться вперёд, опустить ногу. И так раз за разом, столько раз, сколько потребуется. Моя голова кипела от жара, и я периодически стягивал с себя шерстяную шапку. Когда мороз начинал покалывать мне мокрый лоб, я надевал её снова. Я проводил с собой долгие воспитательные беседы, начинавшиеся мягкими увещевания и заканчивавшиеся грубыми насмешками и угрозами. Иногда я представлял себе, что в рюкзаке у меня за спиной сидит мой сын, и мне нужно донести его до Торино. Иногда я вспоминал, как в наших походах по пустыне, когда сын начинал капризничать, я менторским тоном поучал его: “Нет такого слова – не могу. Вертолёт не прилетит и не заберёт тебя отсюда. Человек всегда может ещё чуть-чуть. Потом ещё чуть-чуть. Потом ещё. Столько, сколько нужно...“

“Ну вот“ – говорю я себе - “трепал языком ты красиво, а теперь сам покажи, как это делается“. Идти быстро я был не в состоянии, но изо всех сил старался хотя бы идти непрерывно. Сзади, проявляя нечеловеческое терпение, за мной следовал Дима Тильман. Наконец, показались огни Торино. На часах было 22.20, когда мы добрели до приюта. В полной прострации я сидел на лавочке у входа, не в силах расстегнуть кошки. Единственное, на что меня хватило, это позвонить по мобильнику домой в Израиль и сказать жене, что мы спустились и что мы были на вершине. Как я уже говорил, аптечки у нас не было, так что и лечиться было нечем. Даже удовлетворить праздное любопытство и измерить температуру было нечем. К счастью, у меня был мой личный НЗ – несколько таблеток от головной боли, которые, по совместительству, служат также жаропонижающим. Я проглотил сразу две и попытался принять посильное участие в приготовлении ужина. У меня так ныла поясница, что сидеть спокойно я всё равно не мог. А как замечательно всё начиналось! Как чудесно было лезть утром на этот гиганский гранитный зуб и чувствовать себя молодым крутым альпинистом! Если это запоздалая горняшка догнала меня на спуске с вершины, то завтра я буду, как огурчик. А если это простуда или что-то в этом роде, то придётся идти на канатку и сваливать в Шамони.

Спустя час, когда мы развалились в усталых позах вокруг грязной посуды, с масляными от проглоченного ужина глазами, я почувствовал, что таблетки подействовали.

На этот раз нас поселили в комнату на восьмерых, и, кроме нас, в ней никого не было. Но сейчас я заснул бы, как убитый, даже посреди кузнечного цеха. Мы свалились без сил на свои нары в начале первого ночи, и в моём сумеречном сознании промелькнула мысль, что завтра нам не мешало бы проскочить Татьянину трещину как можно раньше. Это была простая констатация, не более того...

Похищение Европы

Какая-то неясная помеха вторглась в пределы моего беспробудного сна. Назойливый голос, проникавший сквозь вату сновидений, был мучителен, как выскочившая из матраса пружина. Я открыл один глаз - словно вытащил увязшую в болоте ногу. Затем, открыл второй. Тёмная облакоподобная фигура маячила в голубом свете, струившемся из окна. Я старательно пытался сфокусировать глаза на фигуре и проникнуть в смысл обращённых ко мне слов. Наконец, я понял – мои потуги тщетны. На мне нет очков, и фигура говорит по-французски. Сладкие мелодии сна затихали в моём мозгу. Было 8.30 утра, а к 9-ти все временные обитатели Торино обязаны покинуть его пределы. Так гласит закон. “Ребята!“ – позвал я сиплым спросонья голосом - “за нами пришли“. Равномерное посапывание было мне ответом. С чувством выполненного долга я откинулся на подушку и отплыл в сладкие дали, благо назойливая фигура тактично растворилась, как только я подал первые признаки жизни.

Во второе своё пришествие фигура была куда более настойчива, и мы покорились неибежному. Пошатываясь, мы слонялись по опустевшим коридорам приюта под хмурыми взглядами дотошного персонала. Наши опухшие физиономии были бесстрастны, как остывший омлет. Казалось, ничто в мире не может сорвать нас с неторопливых утренних орбит. И всё же, это произошло. Нас шандарахнуло - словно обухом по голове! У нашей Тани пропали её новенькие кошки! Вдумайтесь – в альпийском приюте, в Альпах, где “НИКОГДА НЕ ВОРУЮТ“, пропала самая необходимая альпинисту вещь – кошки! Мы долго не могли в это поверить. Мы десять раз обшарили все углы этой огромной комнаты, в которой все постояльцы оставляют на ночь своё снаряжение. Через неё каждый день проходят десятки и сотни кошек, ледорубов, касок, верёвок, и, надо же, – именно Танины кошки приглянулись какому-то негодяю. Я больше никогда уже не буду спокоен в Альпах, как прежде. Я потерял веру. У меня украли мою Европу.

До 12 часов дня в нас всё ещё тлела какая-то надежда. Но к полудню “снаряжная комната“ была абсолютно пуста, и нам недвусмысленно дали понять, что персонал отеля, конечно, сочувствует нашему горю, но – пора и честь знать. Таким образом, нам предстоял спуск через все эти наши ледники и ледопады, включая Танину трещину, с тремя парами кошек на четверых. К тому же, Тане с Димой придётся спускаться в Шамони за новыми кошками, что практически обнуляет наши шансы успеть сходить на Бренву. Денежная сторона вопроса тревожила нас меньше, поскольку Тильманы рассчитывали получить возврат от страховой компании. Обычно, для этого достаточно прийти в местное отделение полиции и составить протокол происшествия. Крайне желательно иметь при себе квитанцию, полученную при покупке пропавшей вещи. Забегая вперёд, я могу сказать, что и в этом деле нас (в первую очередь – Тильманов) ждало жестокое разочарование. В шамонийской полиции нам заявили, что хижина Торино расположена на итальянской территории, и, следовательно, они не имеют к происшедшему никакого отношения.

В растрёпанных чувствах, злые и обескураженные покинули мы приют. Без приключений пересекли мы ледниковое плато и спустились к развилке тропы. Развилку эту мы заприметили ещё позавчера, по дороге наверх. Влево уходила тропа, которая должна была привести нас к Татьяниной трещине (так я и буду её называть, для удобства), а вторая тропа уходила вниз прямо по центру ледника. Обе тропы выглядели заброшенными – волнистая полоса старого, бурого снега. Похоже, что после нас через Танину трещину больше никто не проходил. По центральной же тропе вилась пара свежих следов от кошек. Как раз, когда пришло время решать по какой из троп мы пойдём дальше, нам навстречу вышли владельцы эти следов. Это была пожилая пара: сухонькие французские дед да баба. Они сообщили нам, что им не удалось пройти по центру ледника, и они возвращаются на Торино. “Ит из импосибл...“ – говорили они, грустно качая головами. Ну вам, может быть и “импосибл“... – подумали мы, крутые восходители на Дан дю Жеан, и решили всё же попробовать. Я был настроен скептически по поводу этой затеи. Слишком уж заброшенной казалась эта тропка. Но с другой стороны, и Танина трещина за эти пару дней подтаяла ещё сильнее, и кто знает сможем ли мы через неё перебраться. Мы решили попробовать пройти по центру ледника. Довольно скоро мы обнаружили себя петляющими меж огромных открытых трещин. “Тропа“ исчезла окончательно, и лишь следы упорных пенсионеров продолжали служить нам путеводной нитью. И тут я понял происхождение этой, так называемой “тропы“. Наверняка её вытоптали такие же, как мы, лохи в поисках удобного прохода. Не найдя его, они возвращались обратно. Вот и мы внесли свой вклад в обновление это лже-тропы на горе новым последователям. В этом момент я окончательно потерял веру в успех нашего мероприятия. К счастью, наш ледовый поход вскоре прервался самым естественным образом. Мы дошли до места, где наши дедушка с бабушкой повернули назад. Поскольку Таня была без кошек, они с Димой остались стоять на месте, а мы с Лёшей пошли на разведку. Очень скоро мы вышли к гигантской трещине, пересекавшей, насколько мы могли видеть, весь ледник. Это была Королева Всех Трещин – огромный разлом, шириной метров 20 и глубиной в десятки метров. Вправо трещина продолжала расширяться, затем противоположный её край понижался и исчезал. Там вдали это была уже не трещина, а гигантская ледовая стена, вроде той, которой антарктический материк обрывается в воды океана. Как два жалких пингвина стояли мы с Лёшей перед этим торжеством ледовой стихии. Если есть что-то “импосибл“ в этом мире, то это оно и есть...

Итак – нужно возвращаться. Мы вернулись не до самой развилки, а только до того места, с которого уже можно было разглядеть путь к Таниной трещине. Тут мы снова заспорили. Дима предлагал попытаться пройти “по целине“, придерживаясь левой стороны ледника, но не поднимаясь к нашей старой тропе. Я же считал, что это приведёт нас на самую крутую часть ледопада. Было почти четыре часа дня, и я решил, что время для экспериментов истекло. Пора свёртывать демократию и брать власть в свои руки. “Ещё одна неудачная попытка“ – сказал я – “и мы заночуем на леднике. Поэтому прямо отсюда мы поднимемся к Таниной трещине, переберёмся через неё и пойдём известным нам путём. В лучшем случае, мы успеем дойти до палаток к самой темноте“. Мы преодолели крутой подъём, меся глубокий мокрый снег, и тяжело дыша выбрались на тропу. Вскоре мы уже стояли у Таниной трещины, молчаливые и озадаченные. Это выглядело ещё хуже, чем я предполагал. Узкий гребешок избавился от остатков снега и блестел зализанными ледовыми боками. Пройти по нему стало абсолютно невозможно даже без рюкзаков и в кошках. Минут десять мы затравленно озирались в поисках других вариантов. Я уткнулся в карту, но за прошедшие сутки ничего нового в ней не появилось. У нас есть лишь два варианта – либо вперёд, либо назад на канатку. Ну что ж, будем пробиваться. В конце концов, мы альпинисты или твари дрожащие?! Быстро организовали станцию страховки на ледорубе, усилив его закопанной в снег лыжной палкой. Я снял рюкзак, взял два ледоруба и направился к гребешку. Острый и гладкий, он выглядел, как мороженое на палочке, с которого слизали шоколад. Я продвигался по нему траверсом, вбивая передние зубья кошек в склон и опираясь клювиками ледорубов о сам гребень. Лёд оказался пористым и крохким, и я очень обрадовался, когда обнаружил наконец твёрдый участок. Я ввернул в него ледобур и прощёлкнул связочную верёвку. Жить стало веселее. Ещё через три метра, перед выходом на снег я ввернул второй ледобур. Выбравшись на плоскую поверхность, я организовал станцию и закрепил на ней свой конец верёвки. Перила были готовы. Страхуемые второй верёвкой, ребята по очереди перебрались на мою сторону, причём Дима проделал это дважды, перенеся так же и мой рюкзак. Идя последним, он собрал с гребня ледобуры, и наша операция была успешно завершена. Это невероятно повысило наш боевой дух. С шутками и прибаутками мы двинулись вниз по ледопаду наперегонки со временем. Всё новые и новые препятствия встречались на нашем пути, но дух наш был “непокобелим”... Мы весело импровизировали, преодолевая их. Ну что ж, если мы не успеем дойти до темноты, будем идти с фонариками сколько сможем. В крайнем случае – заночуем на леднике. Ночи сейчас тёплые. На крутых участках Дима спускал бескошечную Татьяну на натянутой связочной верёвке “парашютиком“. На самом длинном и крутом участке, перед выходом из ледопада, наш спуск выглядел следующим образом: Дима держит Таню перед собой на десятиметровом натянутом “поводке“, а мы с Лёшей с двух сторон придерживаем её под локти. Очень весёлый был спуск. Почти в полной темноте мы выбрались, наконец, к Акульему приюту, к своим палаткам. Мы были очень возбуждены пережитыми приключениями, и Дима заявил, что, по его мнению, это было круче, чем восхождение на Дан дю Жеан. В этом, определённо, что-то есть. Слишком уж много людей лезло вместе с нами к вершине, да и канаты эти дают тебе иллюзию безопасности – в случае чего можно на них перейти. А тут – полная ответственность на тебе самом. Никто не подскажет и никто не поможет.

Днёвка и спуск в Шамони

Весь следующий день мы отдыхали. Долгожданная днёвка! Спешить нам абсолютно некуда, поскольку из-за пропажи кошек мы не можем идти на очередное восхождение, а спускаться в Шамони не имеет смысла – сегодня воскресенье. Погода продолжает баловать нас, и мы наслаждаемся жизнью – едим, спим и загораем в расслабленных позах на фоне подернутых дымкой ледопадов. В полдень мы спустились к приюту купаться. Вода в протянутой с ледника пластиковой трубе нагрелась, и мы наслаждались относительно комфортным “душем“, смывая с себя пот и грязь трудовой недели. Вечером я, наконец, позволил себе по-человечески поговорить с домом. Завтра мы спустимся в Шамони, и, следовательно, отпадает необходимость экономить батареи моего мобильника. Кстати, где бы мы не находились в этой поездке, связь всегда была прекрасной.

Мы с Лёшей каждый день по очереди звонили домой или отправляли SMS сообщения. Это была та самая неделя, когда всю Европу затопили потоки воды, и наши домашние никак не могли поверить, что у нас тут светит солнце. Словно Ной, причаливший к Арарату, сидели мы в высоких Альпах посреди всемирного потопа.

Весь этот день мы продолжали обдумывать свои планы, и к вечеру у нас выкристаллизовалось окончательное решение. Поскольку всё равно нам необходимо спускаться в Шамони, то мы решили снять свой лагерь и больше сюда не возвращаться. У нас осталось совсем немного времени до конца поездки, и единственный шанс подняться на Монблан - это воспользоваться канаткой до Эгюи ди Миди. Оттуда мы можем либо перейти к хижине Ghiglione под Бренву, либо пойти на Монблан по классике. По маршруту “Три Вершины“: Монблан дю Такюль – Мон Моди – Монблан. Насчёт Бренвы нас мучали серьёзные сомнения. Во время восхождений на Эгюи дю Такюль (не путать с Монблан дю Такюль!) и на Дан мы много раз рассматривали эту стену, и это не пошло нам на пользу. Выглядела она просто устрашающе, и мы потеряли уверенность в том, что сможем её пройти.

Не желая принимать это последнее мучительное решение, мы отложили его на завтра и отправились спать.

Утром, позавтракав и собрав лагерь, мы спустились к приюту. Пока Тильманы принимали водные процедуры, я прогуливался по обзорной площадке приюта, задумчиво разглядывая месиво льда, которое мы дважды пересекли накануне. Молоденькая, лет 17, девушка стояла у края площадки, тревожно вглядываясь в те же дали. Вдруг она подскочила ко мне и попыталась обьяснить мне что-то на таком английском, что даже Эллочка-людоедка сошла бы рядом с ней за профессора лингвистики. Я понял только, что от меня ожидается “хелп“ для какой-то слабой “вумэн“, находящейся где-то за горизонтом. Девушка показывала пальцем в сторону ледников. Мои попытки конкретизировать проблему разбились о непробиваемый языковый барьер. Непонятно было так же, как сама эта девушка оказалась на приюте, в то время, как вся её группа находится где-то на леднике. Отчаявшись что-либо понять и не видя, чем я могу ей помочь, я знаками направил её к приюту. Если случай действительно серьёзный, то оттуда можно вызвать спасателей из Шамони. На то это и Альпы. Лицо девушки сразу стало отстранённым. С натянутой улыбкой она сказала мне “сэнк ю“, но в приют не пошла, а продолжила вглядываться в ледопад. Видно было, что она ужасно встревожена и не знает, что предпринять. Я почувствовал себя неловко, “отфутболив“ её таким образом, и я вновь попытался выяснить суть проблемы. Вдруг её осенило. Она порылась в своём рюкзачке и достала бинокль. Найдя на леднике нужную точку, она плавно передала мне бинокль. И я увидел. Четыре человеческие фигуры копошились посреди ледопада всего в ста метрах от “берега“, то есть от тропы, ведущей к приюту. Точнее говоря, одна из фигур сидела, а три другие копошились вокруг неё. Вот двое из них подхватили сидящего под руки и помогли ему встать, но как только они отпустили его, он тут же покачнулся и грохнулся бы на лёд, если бы они вновь не подхватили его. Человек этот сел на лёд, затем бессильно откинулся и лёг. Я позвал Диму и протянул ему бинокль. Затем схватив кошки, ледорубы и верёвку мы понеслись к леднику. Уже у ледника нас догнал Лёша. Мы остановились надеть кошки, и только тут до меня дошло, что на мне не пластиковые ботинки, а простые кожаные, на которые мои новые кошки-автоматы в принципе не надеваются. С перепугу я всё-же примотал их каким-то образом, и они даже продержались на мне до конца все этой “спасательной операции“. Терпящие бедствие оказались поляками. Знай я это раньше, я бы объяснялся с этой девушкой просто по-русски. Они вышли на ледник в сторону Торино, но не прошли и пару сот метров, как их женщина то ли подвернула, то ли сломала ногу. Отправив девочку к приюту (скорее - чтобы не мешала, чем за помощью), три мужика потихоньку транспортировали пострадавшую к краю ледника. От нашей помощи в её переноске они решительно отказались, попросив лишь перенести к приюту их рюкзаки. Поняв, что они и вправду вполне справляются сами, мы прихватили их рюкзаки и вернулись к хижине. Успокоив девочку и оставив хозяевам приюта лишние газовые балоны, бензин и пакет с мусором, мы ушли вниз, покачиваясь под сорокакилограммовыми рюкзаками. Из-за того, что мы сняли лагерь раньше времени, нам пришлось тащить на себе нерастраченные продукты и газовые баллоны. Когда мы уже брели вниз по Мер де Глас над нами пролетел спасательный вертолёт. Судя по тому, что он появился со стороны Акульего Приюта, он забрал в Шамони пострадавшую польку. Не повезло ребятам – только вышли на маршрут, и такая неудача! Мер де Глас разительно изменился за прошедшие дни. Целую неделю стояла здесь необычно жаркая погода, и ледник оплавился и почернел. По глубоким извилистым руслам неслись потоки воды, с шумом исчезая в узких бездонных колодцах. Мы с Лёшей угрюмо тащили свои неподъёмные рюкзаки вниз по пологому, бугристому ложу ледника. В пластиковых ботинках было ужасно жарко, и я быстро натёр себе препаршивые водянки. Абсолютно измученные, мы затащили свои рюкзаки вверх по металлическим лестницам на Монтенверс. Здесь мы разделились. Продолжая экономить деньги с тем маниакальным упорством, на которое способны лишь студенты, Тильманы пошли в Шамони пешком, а мы с Лёшей забрали у них рюкзаки и погрузились на фуникулёр. Словно опытные такелажники мы загружали вагон огромными рюкзаками на глазах у испуганной разноцветной публики.

Шамони встретил нас прямо-таки Тель-Авивской жарой. До вечера мы пожили на скамеечке у вокзала, по очереди присматривая за вещами. Мы отдыхали, пили соки и гуляли по городу. Дима купил Тане новые кошки, и вечером, за ужином и бутылочкой вина мы обсудили свои планы по поводу Монблана.

“Ну что, “ – сказал я – “пришло время решить, что мы будем делать дальше. Пойдём на Монблан по Бренва Спур или по классике? “

- А ты как считаешь? - спросил Лёша.

- Ну я бы хотел сперва услышать ваше мнение, а потом я выскажу своё – сказал я. Мне не хотелось психологически давить на группу в таком важном вопросе.

- Мы с Таней за Бренву – подумав, осторожно сказал Дима. По некоторым признакам я понял, что эта тема уже обсуждалась ими наедине и, возможно, была причиной споров.

- Я тоже – сказал Лёша.

- Ну тогда, мы идём на Бренву – с воодушевлением подвёл я итог нашему короткому совещанию. – Я ни секунды не сомневаюсь, что мы зашли бы на Монблан по классике, и это тоже стоящее дело. Но Бренва - это нечто совсем другое. Это мечта, это качественный скачок вперёд для нас всех. В конце концов – это игра, результат которой непредсказуем, то есть - настоящее приключение.

Мы раскупорили бутылку и выпили за принятое решение, которое ещё больше сблизило нас. Под действием красного тёрпкого французского вина я тут же впал в то любвеобильное состояние, в котором хочется обнять весь этот прекрасный мир, за то, что в нём есть такие могучие горы, такие замечательные друзья, такие тёплые вечера и такие уютные скамейки. Чувство пьяного боевого братства охватило меня. Хорошо хоть не прослезился...

“Вагабонд“ оказался переполнен, и мы остановились на ночь в другом молодёжном хостеле на восточной окраине Шамони. Отсортировав вещи с учётом наших новых планов, мы отправились “на боковую“. Я беспокойно спал в душном и переполненном чердачном помещении, куда мои друзья отселили меня, очевидно из ложно понятого уважения к руководителю группы. Сами они отлично выспались на полу в лобби гостиницы...

Большая прогулка

Мы встали в 5 утра, когда все постояльцы хостеля ещё мирно спали, и стали собираться. Закипел чайник, мы позавтракали и, сдав на хранение сонному дежурному лишние вещи, отправились на станцию канатки. Хотя первый вагончик отправляется на План дю Миди лишь в 7 утра, перед кассами нас уже ждала длиннющая очередь. Над разноцветной людской змеёй стоял мерный гомон. Было серо и прохладно, и народ переминался с ноги на ногу. Такой ажиотаж возникает тут лишь рано утром, когда все альпинисты стремятся добраться пораньше к началу своих маршрутов. Рядом с нами стояла небольшая группа из Питера, и мы, естественно, перекинулись несколькими фразами. Оказалось, что они собираются поселиться в приюте “Космик“, а затем сходить на Монблан дю Такюль. “Вот они, новые русские альпинисты“ – подумал я – “живут, не где-нибудь, а в Космик. За 40 баксов за ночь“. Когда мы уже вплотную подобрались к вожделенной кассе, я увидел, как сквозь толпу ко мне прорывается наша Татьяна. Не нужно было быть особо проницательным человеком, чтобы понять по её лицу, что произошло что-то ужасное. “Мы с Димой потеряли сумку со всеми нашими деньгами и документами...“ – сказала она. Несколько долгих секунд я переваривал полученную информацию. Вот это удар! Я по инерции продолжал держать ставшую ненужной очередь, продвигаясь к кассе. Наконец, я смирился с неизбежным, и под удивлёнными взглядами соседей по очереди покинул её нестройную колонну.

Дима с Таней были в шоке. Они напряжённо вспоминали события вчерашнего дня, пытаясь вспомнить, где они могли потерять или забыть свою драгоценную сумку. Выработав план последовательного обхода этих мест, они покинули нас с Лёшей. Какое-то время мы с Лёшей сидели на рюкзаках, обсуждая всё новые и новые возможные последствия этой потери. Когда наша фантазия исчерпалась, мы посидели молча, а затем зашли в соседнее кафе и взяли себе по круасону и чашке кофе. Классический французский завтрак. Мы сели за столик у окна, выходившего на площадь перед станцией канатки. Уже ушёл первый вагончик, и пёстрая толпа альпинистов на площади поредела. Прохладное, дымчатое утро уступало место пронзительно погожему дню. Я прихлёбывал пахучий кофе, и тепло разливалось по моим жилам. Спокойное равнодушие воцарилось у меня в душе. Нет – так нет. Не идёт у нас с Бренвой. Это бывает. Как у футболистов – бьёт раз за разом в пустые ворота, а мяч летит в штангу. Мы посидели ещё немного в кафе, затем нехотя вернулись на опустевшую площадь. В 9.30 вернулись Дима с Таней. Они сияли, как лампочка Ильича. Как две лампочки! “Где нашли?“ – спросил я. “В кассе того магазина, где мы вчера купили спальник. Мужик нас узнал, как только увидел.“ – ответил Дима. Не говоря больше ни слова, мы подскочили к кассе, купили билеты и вышли на перрон. Мы снова идём на Бренву – какие зигзаги! Выходим поздновато, но с этим я уже смирился. Поздние выходы - это, можно сказать, стиль нашей группы. Наш почерк... Из Шамони вагончик поднимается на промежуточную станцию План дю Миди, расположенную на высоте 2000 метров. Здесь мы пересаживаемся в другой вагончик, поменьше, и продолжаем стремительно подниматься вдоль крутой и страшной северной стены Эгюи дю Миди. Мимо нас проносятся промороженные навечно, глазурованные тёмным льдом скальные бастионы. На высоте 3800 метров “лифт“ останавливается. Мы на вершине Эгюи дю Миди. Словно в фантастической климатической машине, за считанные минуты мы перенеслись из солнечного зелёного Шамони в мир льда и снега. Пар валил у нас изо рта, когда мы переходили по мосту к зданию станции – металлической башне, похожей на готовую к старту ракету. Побродив по её мрачным тоннелям, мы находим, наконец, специальный, предназначенный для альпинистов, выход наружу. Большинство посетителей не покидает здание “вокзала“. Они либо следуют дальше к хижине Торино (или даже - на итальянскую сторону), либо – посиживают себе в ресторане и наслаждаются высокорным пейзажем с обзорной площадки.

Выйдя на снег, мы надели кошки и связались. Спуск от станции канатки к перевалу дю Миди проходит по узкому гребню, обрывающемуся влево на северную стену. На широкой седловине перевала кипела жизнь. Мелкие группки альпинистов сновали туда-сюда по глубоким тропам, протоптанным в снегу. Многочисленные палатки оживляли белоснежную равнину, словно причудливые разноцветные грибы. В центре седловины на скальном уступе возвышался пресловутый приют “Космик“ – местная “пятизвёздочная гостиница“. И вся эта недостойная суета происходит на фоне невозмутимых ледовых склонов Монблан дю Такул. Младший брат надменного Монблана бераздельно царит над перевалом. Мы пересекли верховья Вале Бланш – Белой Долины и буквально сбежали по широкой тропе вниз к леднику дю Жеан, тому самому, по которому мы шли от Акульего Приюта к Торино. На высоте 3200 метров, у подножия скальной башни Пирамида Такюль мы вышли на нашу старую тропу. Вскоре спуск закончился, и пошёл плавный подъём, приведший нас к развилке. Знакомая нам тропа сворачивала влево в сторону Торино, мы же ушли вправо, ко входу в широкую ледниковую долину, зажатую между двумя острыми хребтами – скальным отрогом Монблан дю Такюла и Arete de la Brenva. Arete de la Brenva представляет собой сегмент главного альпийского хребта, отделяющего Францию от Италии, и на нём приютились две труднодоступные хижины – Refuge Ghiglione и Bivouac de la Fourchet. Как говорится - “их то нам и надо“.

За то короткое время, что мы спускались с Эгюи дю Миди, погода заметно испортилась. Бурные столбы облаков выросли в безоблачном поутру небе, а затем со стороны Италии наползли сплошные, мышиного цвета тучи. По мере приближения, Arete выглядел всё более мрачно и угрожающе – припорошенная снегом скальная пила, на зубцах которой повисают обрывки серого войлока облаков. К перевалу, на котором находится приют Ghiglione, ведёт крутая ледовая стена, с мощным разрывом под самой седловиной. Вдоль подножия гребня тянется практически непрерывный бергшрунд километровой длины. Тонкая тропа ведёт нас в сторону хижины la Fourchet. Видно как она пересекает бергшрунд, траверсирует влево с набором высоты и далее возвращается вправо под прикрытием скал, обходя таким образом лавиноопасный склон. Можно было различить большую группу (человек 7-8), поспешно спускавшуюся к подножию гребня. Вскоре они поравнялись с группой, шедшей перед нами и бывшей в этот день нашими единственными попутчиками. Они остановились и что-то долго обсуждали между собой. Затем, наши попутчики развернулись и пошли вниз вслед за спускающейся группой. Через пару минут они приблизились к нам, и мы расспросили человека, показавшегося нам руководителем. Группа выглядела уставшей, побитой и помороженной - небритая щетина, воспалённый блеск глаз. Большинство из них выглядело не слишком крутыми любителями. Их руководитель рассказал нам, что накануне они сделали попытку пройти по Бренва Спур, но увязли в глубоком снегу в нижней части стены. Он с сожалением покачал головой - “Слишком много снега, и слишком большая группа“. Да, группа великовата для такого маршрута. Наверняка, многие из них могли только жумарить по перилам. Мы продолжили продвигаться в сторону гребня, периодически наблюдая за тревожным представлением, разыгрывавшимся на ледовой стенке ниже приюта Ghiglione. Одинокая связка висела на стене, проделывая замысловатые маневры. Похоже, один из них сорвался и теперь тщетно пытается выбраться к страхующему его партнёру. Когда, наконец, ему это удалось, они поспешно начали спускаться к подножию гребня. Положительно все бегут сегодня из-под Бренвы! Периодически шёл снег, и со снежных откосов Arete полетели первые лавины. Мы остановились на привал, не доходя метров 100 до самых длинных лавинных выносов. Пришло время решать. При такой погоде всё ещё можно было проскочить побыстрее к хижине, а завтра, быть может, погода улучшится. На небе изредка появлялись многообещающие просветы, но всё чаще в нас летели с него колючие снежные заряды. Мы решили выждать хотя бы полчаса. Прикинуть в какую сторону всё это качнётся. Пока мы перекусывали, хмуро поглядывая в низкое серое небо, снегопад стал непрерывным, и со снежных склонов гребня одна за другой пошли лавины. За полчаса я насчитал штук 10. Они были небольшими, и лишь одна из них задела тропу, но ведь много и не надо – нам хватит и одной небольшой мокрой лавинки. “Ну что, будем возвращаться?“ – полувопросительно-полуутвердительно произнёс я. Ситуация была ясна, и возражать никто не собирался. Очередная и последняя атака на ворота закончилась попаданием в штангу... Так тому и быть. Мы уходим. В просветах тумана утешительным знаком проглядывает острый контур Дан дю Жеана.

Мы быстро сбежали вниз и стали подниматься к перевалу дю Миди. Шансов успеть на канатку у нас не было, но я знал, что “альпинистский выход“ остаётся на ночь открытым, и холодные туннели станции служат опоздавшим аварийным убежищем. Вскоре началось натуральное светопреставление. Пурга в чистом виде. Ветер был не слишком сильным, но опустился туман, видимость упала до считанных метров, и мелкий колючий снег сыпал так, что я стал опасаться, как бы не занесло тропу. Впрочем, колея здесь – словно от ворот тракторного завода. Так быстро не занесёт. Если бы не она, рыть бы нам сейчас снежную пещеру и ночевать в ней без спальников. Одно хорошо – теперь уж точно не придётся сомневаться в правильности принятого решения.

Тильманы умчались вперёд, как только мы повернули из-под гребня, и мы с Лёшей одиноко брели сквозь белёсую непроглядную пелену. Сегодня был “мой день“. С самого утра я чувствовал себя прекрасно и был полон сил и энергии. У Лёши же обнаружились какие-то проблемы со спиной, он шёл ужасно медленно и казался измученным. Я пустил его вперёд, и долгие часы всё, что было доступно моему взору - это снежная колея у меня под ногами и мутное красное пятно его ветрозащитной куртки в нескольких метрах передо мной. Казалось, этот подъём вслепую сквозь плотный снежный “суп“ никогда не закончится. Мы прошли пару развилок буквально по наитию и вздохнули с облегчением, когда обнаружили себя на характерном узком гребне, ведущем к станции. Теперь уже близко. Я подбадривал Лёшу, и мы шаг за шагом продвигались к желанному приюту. Наконец, мы “дома“. Мы бредём сквозь мрачный стылый тоннель в поисках места для ночлега. С потолка, с осклизлых трубопроводов капает вода, и шаги наших пластиковых ботинок гулко разносятся по сырым закоулкам. В таких тоннелях снимают мрачные фантастические фильмы вроде “Чужого“.

Найдя, наконец, сухую, хоть и весьма обшарпанную комнату неизвестного назначения, мы располагаемся в ней по-хозяйски. То есть – разбрасываем все свои вещи равномерным слоем по всему наличному пространству. Это, вообще, характерная особенность русских туристов – заполнять своими вещами всю поверхность в радиусе десяти метров от эпицентра привала... Не то – западные люди. Сядут скромненько, как мышки, чего-то тихо пожуют. Глядь – уже спят себе в палаточке. Ни шума, ни бардака. Где они сушат свои спальники, проветривают нижнее бельё и пересчитывают недельный запас продуктов, абсолютно неясно!

Как всегда, судьбоносные решения принимаются у нас за ужином. Во время его приготовления я всё хорошо обдумал. На Бренву нам путь закрыт, но, если завтра с утра погода будет хорошей, мы можем пойти на Монблан по классике. Всё, что нужно у нас есть, так почему же не попытаться? “Я предлагаю“ – начал я, когда первый голод был утолён - “пойти завтра на Монблан по классике“. “Если будет погода, само собой...“ – добавил я, заметив, что слова мои были встречены напряжённым молчанием. “Какая там погода... Посмотри, что творится.“ – вяло кивнул Дима в сторону окна. “Смотрите, “ - сказал я - “конечно, скорее всего погоды не будет. Но ведь это – горы. Здесь ничего нельзя знать наверняка.“ Молчание. Что-то тут не так, недоумевал я. До сих пор все “боевые начинания“ встречались всеми на ура. “Лёша, ты хочешь пойти завтра на Монблан?“ – я перешёл на индивидуальную обработку участников. “Да, конечно, я хочу!“ – быстро сказал Лёша.

- Дима, а вы с Таней?

- На самом деле, у нас есть одна проблема – помолчав, сказал Дима.

- Какая?

- На подъёме сюда Таня потянула ногу и с трудом дошла до приюта. Может, она и сможет завтра идти, но рисковать мы бы не хотели.

Вот тебе раз! Я настолько привык, что Тильманы у нас – безотказный механизм, что мне и в голову не приходило, что и у них могут быть проблемы. “Ну что ж, “ - подумав, сказал я - “Таня, конечно, должна спускаться вниз, но ты, если хочешь, можешь пойти с нами. Это – уж как вы с Таней решите“. Дима сказал, что он должен всё как следует обдумать. На всякий случай он подготовит всё необходимое для восхождения и, если решит идти, то утром встанет вместе с нами.

Тут наше уединение было нарушено ночным дежурным, неожиданно поднявшимся к нам в комнату. Интересно, где он прятался всё это время? Равнодушным взглядом всё повидавшего человека он окинул причинённый нами бардак и спросил, не хотим ли мы, чтобы он открыл нам туалет. Что за дурацкий вопрос! Кто же, будучи в здравом уме, отказывается от туалетов?! Когда же мы вошли в это общественное заведение, у нас просто дыхание перехватило от восторга. Да это – просто пять звёздочек! Самой ценной особенностью этого места было наличие отопления. У нас был всего один спальник, контрабандным путём протащенный Димой на это восхождение, а сами по себе бетонные стены не создают уюта на высоте 4000 метров. Вопрос, где мы ляжем спать в эту ночь, отпал сам собой. Таня, забрав себе спальник, вернулась на свою лавочку в комнате, а мы стали перетаскивать свои вещи в туалет.

Специально для живущих в России должен заметить, что ассоциации, возникающие у вас при словах “общественный туалет“ не имеют никакого отношения к месту, о котором идёт речь. Любая столовая советских времён, какими я их помню, сгорела бы от стыда в сравнении с этим стерильным помещением. Сверкающий кафель, белый пластик, надраенные зеркала и автоматические фены, включающиеся, как только вы подставляете им свои руки. Лёша проявил природную смекалку и подвесил на просушку под такой фен свой ботинок. Замечательная штука, должен вам сказать! Дима с Лёшей разлеглись в коротком коридорчике, а я позволил себе занять отдельный кабинет и устроился в просторной кабинке для инвалидов. Пытаюсь представить себе реакцию своих сотрудников, если бы им довелось увидеть меня здесь. Уважаемый инженер бомжует по общественным туалетам. Дожил...

Вскоре у нас появились соседи – два молодых австрийца, вынужденные, как и мы, искать приюта на станции. Они расположились в спальниках у входа в туалет. “Чистоплюи...“ – подумал я.

Я поставил часы на 3 часа ночи и довольно быстро уснул. Посреди ночи я проснулся от холода и перебрался к ребятам в коридорчик. Там на стене висел мощный фен, и было теплее. Один из австрийцев тут же проскользнул в освобождённую мной кабинку и свернулся калачиком. Замёрз, бедняга.

Ледолазание на Боссоне

В три часа ночи меня поднял будильник. Я выглянул в окно, но снаружи всё было затянуто непроглядной мглой. Я лёг досыпать, но вдруг подумал, что, может быть, окно запотело, или что-то в этом роде. Может, это никакой не туман. Я нацепил на ноги внешние пластиковые ботинки, так называемые “мыльницы“, и побрёл по промозглому тоннелю к “альпинистскому выходу“. Зря старался. Метель прекратилась, но плотный туман укутал всё вокруг. Я переставил часы на 5 утра и вернулся на своё ложе, сооруженное из верёвки, штурмового рюкзака и флисовой куртки. В пять утра всё повторилось с той лишь разницей, что я ограничился выглядыванием в окно и не стал тащиться к выходу. А в шесть утра к нам спустилась Татьяна и сказала, что дежурный просит нас освободить помещение. В семь утра канатка открывается для посетителей, и наш цыганский табор не входит в список обещанных им аттракционов. Позавтракав в полном молчании, мы собрали свои вещички и отправились на “перрон“. Вдобавок к естественному огорчению от несостоявшегося восхождения у нас были и финансовые причины для печали. Отправляясь наверх, мы купили билет в один конец, самонадеянно полагая, что возвращаться мы будем другим путём – через вершину Монблана. Грошовая эта экономия (всего-то 5 евро) теперь обернулась против нас, и мы приготовились выложить ещё 28 евро за полный билет. Билетер, однако, проявил свойственный европейцам либерализм и сказал, что если мы предъявим ему свои старые билеты, то уплатим только разницу. То есть 5 евро. Мы судорожно зашарили по карманам, и все, кроме меня несчастного, нашли свои билеты. Вот, когда я проклял свой гортекс с его тысяча и одним карманом! Я оказался единственным, кого бог ударил рублём за жадность, и это при том, что именно я был более всего склонен купить билет в оба конца. Так есть в этом мире справедливость, я вас спрашиваю?! А билетик я, конечно же, нашёл дома. Он спокойно лежал в одном из внутренних карманов той самой куртки, которую я тогда троекратно вывернул наизнанку.

Когда мы садились в вагончик канатки, всё вокруг было укрыто туманом, но внизу в Шамони погода оказалось весьма сносной. На этот раз мы поселились в “Вагабонде“. Неблагоприятный прогноз погоды на ближайшие дни распугал его посетителей, и мы без проблем получили комнату. Дима с Таней даже умудрились поселиться вдвоём на одно место, чего обычно в гостиницах не позволяют.

Я бродил по пасмурным улицам Шамони, и на душе у меня было муторно. Мы много вкалывали, и вроде всё делали, как полагается, но чего-то нам не хватило в этой поездке. Может быть – просто везения. Мне отчётливо недоставало большой снежной горы. Я чувствовал себя усталым и опустошённым. Чтобы как-то скрасить своё существование, я зашёл в кондитерскую и съел фруктовое пирожное. Такую маленькую корзинку с ягодами малины. Я сидел в кондитерской и глазел на нарядных прохожих, большинству из которых неведомо это странное чувство утраты, возникающее лишь от того, что не удалось подняться на огромную кучу скал, льда и снега. Мимо важно прошествовала арабская семья в традиционной одежде, резко контрастируя с окружающим городок альпийским пейзажем. Что означает для них Шамони, и эти горы? Пора возвращаться в наши палестины, подумал я. Я устал и хочу домой, и давно не видел своих детей. Парадоксальным образом, арабская семья, символизирующая для меня безбрежное исламское море, наползающее на мою агонизирующую страну, напомнила мне о доме. Я вернулся в “Вагабонд“ и провёл остаток дня, приводя в порядок свои вещи перед предстоящим отъездом.

А вечером, когда мы заканчивали расправляться с ужином, нас навестил Мишель. Он был свеж, весел и болтал без умолку, рассказывая о своих новых друзьях, о скальных маршрутах, которые он прошёл, и о восхождении на Монблан, в котором он участвовал. Он спросил о наших планах на завтра, и я безразлично ответил, что у нас их нет. Так, доживаем последние пару дней перед отъездом. “А почему бы вам не сходить на ледник Боссон и не позаниматься ледолазанием?“ – спросил Мишель - “Там есть отличные места, и это всего в часе ходьбы от Вагабонда.“ И вправду, почему? Я почувствовал, что кровь вновь заструилась по моим жилам. Я понял, что ужасно хочу лазить по льду. Тане, с её раненной ногой, придётся остаться в хостеле, а мы втроём с утра пораньше отправимся покорять вертикальные ледовые стены ледника Боссон. Спать я ушёл уже изрядно повеселевшим.

На следующее утро мы встали в 8.30, позавтракали и отправились к леднику Боссон, шершавый язык которого виден из любой точки Шамони. После почти двух недель пребывания в жёстком мире скал, снега и льда было приятно вдыхать запахи хвойного леса. На окраине Шамони мы прошли мимо цепочки красивых озёр, поросших кувшинками. Спустя минут сорок мы поняли, что насчёт близости ледника Мишель явно погорячился. Какой там час! Сперва нам необходимо вдоль шоссе подняться к въезду в тоннель под Монбланом, там свернуть направо в лес и по тропе подняться к кромке ледника. По описанию Мишеля мы должны были бы уже подойти к тоннелю, на самом же деле мы прошли едва ли половину пути. Всё было бы ничего, если бы со мной не приключилась одна мелкая неприятность. У меня отвалилась подошва трекового ботинка, а одевать пластики я не желал, поскольку не залечил ещё водянки, заработанные во время спуска в Шамони. Пока я сосредоточенно применял к своим ботинкам весь отпущенный мне природой запас смекалки, Дима с Лёшей наслаждались прогулками по окружающему нас восхитительному лесу. Увлекаясь сбором грибов и ягод, одурманенные лесными ароматами, они порой начисто забывали о главной цели нашего похода. Когда я в очередной раз заканчивал обматывать свой ботинок лейкопластырем, репшнуром и прочими подручными материалами, я мрачным голосом созывал этих заблудших детей природы, и мы продолжали путь.

Спустя полтора часа после выхода из Вагабонда мы достигли въезда в тоннель. Знаменитый этот тоннель, пробитый в скальном массиве Монблана, был закрыт длительное время в результате случившегося в нём чудовищного пожара. Его открыли заново лишь в апреле этого года, и теперь непрерывный поток машин течёт сквозь него как ни в чём не бывало. Лишь памятник погибшим в тоннеле во время пожара напоминает о случившейся здесь трагедии. Справа от тоннеля, у кромки леса расположена просторная автомобильная стоянка, и отсюда же начинается тропа, ведущая к обзорной площадке у ледника Боссон. Полчаса приятной прогулки по лесу, и вот мы стоим на этой площадке настороженно разглядывая строгую запретительную вывеску, преграждающую нам путь к собственно леднику: “Подходить к леднику строго запрещено! Опасно для жизни!“ Законопослушные граждане в нас боролись с альпинистами, видящими цель. Наконец, мы сообразили: то самое, что несомненно является опасным для жизни рядового неснаряжённого обывателя, пришедшего поглазеть на ледник, и составляет суть нашего занятия. Отбросив колебания, мы обошли строгую табличку, и по едва заметной тропке прошли к боковой морене. Когда мы подходили к леднику, мы заметили, что мы тут не одни. В паре сот метров от нас виднелась небольшая группа лазающих по льду людей.

Мы находились у самой оконечности ледника, у самого кончика его языка, и над нами нависала вертикальная стена зелёного льда высотой метров 30. Как “хорошие дети“, мы предполагали сперва повесить верхнюю страховку и в полной безопасности нарабатывать недостающие нам ледолазательные навыки. Сортируя снаряжение, мы печально свыкались с мыслью о неизбежном для этого варианта длительным поиском удобного подъёма на ледник, но вдруг наше дело приняло неожиданный поворот. Лёша, пребывавший всё это время в молчаливой задумчивости вдруг решительно произнёс: “А давайте-ка пролезем это с нижней страховкой! Я готов вести.“

“О! У нас есть герой!“ – радостно сказал мне Дима. Заметно оживившись и повеселев ввиду отпавшей необходимости в нудной подготовительной работе, мы с Димой обрушили на Лёшу град ценных советов. Мы заботливо снаряжали его, словно космонавта к первому полёту. Лёшу же больше всего заботило, как бы не забыть слинги и карабины для обустройства станции страховки в тот момент, когда он (а в этом он не сомневался!) выберется наверх этой ледовой стенки. Наконец, Юрий Гагарин к полёту готов. Страхуемый Димой и подбадриваемый мной, Лёша уверенно подошёл к стене и занёс ногу. Не тут то было! Несколько первых попыток перейти на лёд неизменно заканчивались возвращением на грешную землю. Но вот, наконец, Лёше это удалось, и он продвинулся первые пару метров вверх по стене. Пора крутить бур. Лёша повисает на левом айсбайле, отстёгивает ледобур от системы и в течение последующих десяти минут сосредоточенно бурит им стену. Что-то испортилось в его бурильной машине. Внизу у нас с Димой идёт “мозговой штурм“: нам необходимо понять суть возникшей проблемы и найти правильное решение до того момента, как Лёша окончательно обессилит и свалится на землю. Наконец, Диме приходит в голову блестящая идея. “Ты прежде чем вкручивать ледобур покрути его туда-сюда! Как бы, накерни это место!“ – кричит он Лёше. Есть! Дело пошло - ледобур вошёл в лёд, Лёша прощёлкнул верёвку и устало откинулся. Стало ясно, что слинги для обустройства станции ему уже не понадобятся. С большим трудом он пролез ещё метра полтора, вкрутил второй бур и спустился вниз. Лёшина неудача меня абсолютно не обеспокоила. Я вызвался лезть вторым, будучи в глубине души абсолютно уверен в том, что уж я-то точно долезу до верха, и поэтому позаботился о том, чтобы взять с собой всё необходимое для оборудования станции снаряжение. Что поделаешь – так устроена жизнь: сперва приходят первопроходцы, люди смелые и не лишённые воображения. Как Лёша. Они делают первый шаг к желанной цели, но редко добиваются успеха. За ними приходят люди серьёзные, обладающие опытом, как я, и доводят дело до логического завершения.

Сжав в каждой руке по ледовому молотку, я уверенно приступил к стене. Вбил оба клювика повыше над головой, вонзил передние зубья правой кошки в лёд, оторвался от земли и ... тут же вернулся на неё. С каждой новой попыткой самоуверенность слетала с меня, как перья с петуха, общипываемого опытной домохозяйкой. Я вполне понял природу Лёшиных затруднений. Оказалось, что лёд здесь разительно отличается от того льда, по которому мы лазили на Мер де Глас. Он весь пропитан влагой, буквально сочится водой, и зубья кошек крошат его, как намокший сахар. Сделав несколько попыток и приноровившись ко льду, я прошёл оба Лёшиных бура, преодолел небольшое нависание и оказался в положении, которое показалось мне крайне неприятным. Передние зубья моих кошек опирались на небольшой ледяной выступ, а на уровне груди начиналось новое нависание. Оно мешало мне стать во весь рост, и мне пришлось расположиться под нависанием вприсядку. Вкручивать ледобур в таком положении было крайне неприятно, а если я решусь продолжить лезть вверх через “отрицаловку“, то окажусь метра на три-четыре выше последнего ледобура. В случае срыва я оттуда могу и до земли долететь, учитывая динамичность верёвки. Делать нечего – надо крутить бур. Повиснув на правом молотке в позе “цыплёнок табака“, я начинаю вкручивать ледобур. Даже несмотря на приобретенный Лёшиными страданиями опыт, дело это идёт крайне медленно. Правая рука, на которой я вишу, немеет, а левой я всё кручу и кручу ледобур. Мне кажется, что я закрутил уже, как минимум, метр! Когда же это кончится?! Правая рука превратилась в нечто отдельное от моего тела – некий бесчувственный вертикальный столбик, торчащий из моего плеча. Когда и если я благополучно спущусь на землю, рука моя так и останется торчать вверх навечно, словно памятник человеческой самонадеянности. Когда до конца нарезки осталось ещё три-четыре последних витка, я понял, что пора прощёлкиваться, а то будет поздно. Какое счастье – я без сил откинулся на верёвке. Правая рука висела плетью. “Вниз!“ – крикнул я Диме, и он плавно опустил меня на землю. В мрачном молчании я снял с себя злополучные слинги и передал их Диме. Уж он-то точно долезет до верха и оборудует станцию... Похоже, что и Дима считал так же. Весёлый кураж читался в его глазах, когда поигрывая своими “айс тулами“ он подошёл к стене. Он и вправду почти закончил прохождение нижней, самой сложной части стены. Но только почти. В конце этого участка вертикальное треугольное ледяное ребро, по которому он лез, плавно превращалось в изогнутый дугой карниз.

Нужно было перейти с ребра на этот карниз, а дальше маршрут заметно выполаживался. Вкрутив последний ледобур в двух метрах под переходом на карниз, Дима спустился вниз. Повеселевший Лёша торжественно принял у него наш “переходящий красный флаг“ – слинги для оборудования станции. Круг замкнулся, и вновь пришла Лёшина очередь лезть. На этот раз он прихватил с собой Димины “айс тулы“ вместо наших молотков. По дороге ему пришлось снять часть промежуточных ледобуров, которыми мы обильно удобряли маршрут. Вот он долез до последнего бура, перебрался на внешнюю поверхность карниза и полез к “вершине“ по наклонной 75 градусной ледяной поверхности. Неожиданно, перед самым выходом наверх он крикнул нам, чтобы мы его спустили. Оказалось, что ему не хватило всего одного ледобура. Опять – моя очередь. Теперь мне предстояло просто пройти весь маршрут с верхней страховкой, выйти наверх и организовать станцию. Мы возимся тут уже несколько часов, дело идёт к вечеру, и на “просто полазить“ времени уже не остаётся. К тому же, оказалось, что маршрут длиннее, чем мы предполагали. На Лёшин спуск вниз уже едва хватило верёвки, и, следовательно, нам не удастся повесить верхнюю страховку. Соответственно, мы не сможем и повесить сдёргивающийся дюльфер. Мы решили, что выбравшись наверх я приму к себе Диму, и мы уйдём вверх по леднику в поисках простого спуска.

Я лез вверх, наслаждаясь интересным и безопасным лазанием. Даже с Димиными ледорубами это было непросто. Пропитанный водой лёд не прощал ни единой ошибки - он предательски крошился под передними зубьями кошек, оставляя меня висеть на одних “айс тулах“. По льду бежали ручейки, звенела весенняя капель, и с нависов мне за шиворот стекали бодрящие струйки воды. По дороге я “зачистил“ часть ледобуров, чтобы мне наверняка хватило их до конца маршрута. После выхода на карниз дело пошло веселее, но когда я дошёл до последнего вкрученного Лёшей ледобура, я понял почему он спустился вниз. Выходу на “крышу“ ледника предшествовал короткий вертикальный участок с неудобным перегибом. Сама “крыша“ у края была слишком крута для организации удобной станции, поэтому необходимо было продолжать лезть ещё, как минимум метров 5-6. Не имея возможности вкрутить промежуточные ледобуры, я бы тоже туда не полез. Между прочим, падать на ледовом маршруте хочется ещё меньше, чем на скальном. Ты неуклюж и весь увешан всякими острыми железками, которые в случае падения непременно повтыкаются тебе во всякие мягкие места.

Но вот, наконец, и крыша. Я лезу ещё метров 5-6 от края, выхожу на ровную поверхность и строю станцию. Оплавленный солнцем лёд выглядит не слишком надёжно. Я присыпаю вкрученные ледобуры ледовой крошкой в попытке защитить их от солнечных лучей. Затем я кричу Диме, что он может лезть. Судя по верёвке, длина всего маршрута - 35 метров. К тому моменту, когда Димина голова появилась над краем ледового обрыва, я был уже изрядно обеспокоен состоянием своей, с такой любовью оборудованной станции. Сняв подошедшего Диму со страховки, я потрогал ледобуры. Два из трёх качались в своих наполненных водой лунках, как парадонтозные зубы. Всё текло, всё изменялось на оплавленном горячим солнцем леднике. Мы связались и ушли вверх по леднику, попеременно страхуя друг друга на крутых и неуютных участках. Вскоре мы вышли к серии некрутых ложбин, по которым спустились на боковую морену. Сбегая вниз по пронизанному вечерним солнцем прохладному лесу, мы обменивались впечатлениями о пройденном маршруте. Впрочем, слово “сбегали“ с большой натяжкой применимо к тому странному аллюру, которым я передвигался. Мои запасы пластыря закончились ещё по дороге к леднику, и теперь кое-как примотанная репшнуром подошва неисправимо портила мою пружинистую спортивную походку... Энергично дохромав до тоннеля, я расстался со своими исправно подкованными друзьями и стал ловить попутную машину. Выезд из тоннеля является идеальным местом для такого рода мероприятий, но природная застенчивость и недостаток опыта были против меня. К тому же, гимнастические упражнения на мокром, грязном леднике не прибавили мне презентабельности. Точнее говоря, я был грязен, как свинья и небрит, как бомж. Добавьте к этому подвязанную грязной верёвкой подошву, и вы поймёте, почему владельцы машин озабоченно качали головами в ответ на мои робкие просьбы. Незнание английского языка избавляло их от необходимости изобретать надуманные предлоги. Мой оптимизм таял с каждой минутой. Вот из тоннеля выехала очередная легковушка и припарковалась у обочины. Я немного подождал и двинулся на абордаж. За рулём сидела одинокая женщина моих, примерно, лет и задумчиво смотрело в окно, в противоположную от меня сторону. Я вынул ледоруб из петли рюкзака и взял его в руку, подчёркивая тем самым, что я - не просто грязный бомж, а представитель гордого и уважаемого племени альпинистов. Если этот мир ещё не совсем сошёл с ума, то одинокая женщина не сможет отказаться подвезти одинокого мужчину, подумал я. Затем я всунул голову в окно машины, стараясь в то же время оставить в поле зрения потенциальной жертвы ледоруб, и изобразил самую сладенькую и дружелюбную улыбку, на которую был способен. Женщина обернулась ко мне, и мгновенный испуг мелькнул в её глазах. Однако голова моя была внутри машины, и ей пришлось выслушать меня до конца. Я говорил с ней теми интонациями, которыми герои мультфильмов для трёхлеток созывают к себе белочек и зайчиков. Я пытался внушить ей, что под грязной щетинистой рожей скрывается безупречный джентельмен, попавший в затруднительную ситуацию. Я даже задрал ногу и поиграл подвязанной подошвой в подтверждение своего рассказа. О мягкое женское сердце! Она пустила меня в машину, стыдясь своей собственной подозрительности. В светской беседе, которую мы вели по дороге, я выяснил, что она – швейцарка, которая работает не где-нибудь, а в приюте Хорнли на Маттерхорне. Сейчас же она со своим бойфрендом, гидом-альпинистом (ох уж эти гиды! Везде поспевают...), едут в Шамони лазить на окрестные вершины. Я счёл уместным похвастаться своим давнишним восхождением на Маттерхорн, и эта маленькая общность питала нашу беседу до конца поезки.

Вот и всё

Непогода пришла в шамонийские горы. Мелкий дождик сеет с пасмурного неба, но в уютной вагабондовской кухне тепло. Мы сидим за грубым деревянным столом и обсуждаем события прошедших двух недель, которые очень скоро станут нашим прошлым. Траектории наших жизней пересеклись, тесно сплелись на какое-то время и теперь станут медленно расходиться в разные стороны. Быть может, они ещё пересекутся снова в другое время и в другом месте, а может быть и нет. Когда-то я тяжело переживал такие расставания, но с годами привык к ним, как к смене пейзажей за окном поезда. Жизнь идёт своим чередом.

Дима хлопочет у плиты, и мы ловим красными от солнца и ветра носами запах зажаренных с рисом лесных грибов. Последнее утро в Шамони. Остановись мгновенье, ты прекрасно!

Приложение (схемы маршрутов)

1. Схема района.

2. Маршрут на Эгюи дю Такюль.

3. Маршрут на Эгюи дю Такюль.

4. От базового лагеря к приюту Торино.

5. Маршрут на Дан дю Жеан - вид с северо-запада.

6. Маршрут на Дан дю Жеан - вид с юго-запада.

7. Маршрут на Дан дю Жеан - у подножия скальной части.

8. От станции Эгюи дю Миди в сторону Бренвы.

9. Подход к хижинам и вид на Бренву.

10. Вид на гребень Arete de la Brenva.

11. Подъём к хижине Фурше.

12. Ледолазание на Боссоне.