Бессилие утилитарной морали
По правде говоря, всё, что касается морали, с большим трудом (если вообще…) поддаётся описанию языком науки, но учёные – народ настырный и не чуждый тем порокам, которым сладостно предаются служители культов и муз, а потому и они периодически делают попытки присвоить себе право формулировать её принципы. Поскольку серьёзная наука с трудом лезет в голову, пока наши парни в Газе, и каждое утро начинается с холодка под ложечкой, сопровождающего пролистывание утренних новостей, - отдам дань несерьёзной, которая, к тому же, перекликается с происходящим. В отличие от наших врагов, сомнений не ведающих, в нашем обществе вопросы морали в период войны обсуждаются едва ли не больше, чем собственно сами военные действия, и вслед за «мировым общественным мнением» мы тоже пытаемся «поверить цифирью» эту неуловимую материю: отсюда и скрупулёзные подсчёты соотношения убитых боевиков и мирных жителей, а также - чужих и своих. Как будто существует некое «золотое сечение» в соотношении смертей: всё, что меньше – приемлемо, всё что больше – не гуманно, и лучше терпеть годами ракетные атаки, чем послужить причиной гибели пусть и ненавидящего нас, но не участвующего в военных действиях населения противника. Между тем, эти подсчеты – один из элементов утилитарного подхода к морали, утвердившегося (но, к счастью, не воцарившегося безраздельно) в 20м веке в западном мире. Создан был этот подход в противовес традиционной и религиозной морали с самыми наилучшими побуждениями: «увеличить сумму счастья на планете» и победить извечную предвзятость племенной морали, но в итоге более всего им попользовались самые людоедские идеологии: фашизм и коммунизм, а кое-какие элементы этого подхода ясно просматриваются и в идеологии левого либерализма, который в моих глазах представляет собой некую разновидностью беззубого (или, скорее, – кастрированного) коммунизма. Утопическая основа обеих идеологий и стремление к неразборчивому равенству роднит их очевидным образом. Довольно удивительно, что против засилья утилитарной морали выступил человек, выросший и «впитывавший молоко матери» в Голландии – самом что ни на есть гнезде левого либерализма и релятивистского отношения к морали и к культурным ценностям. Да притом ещё атаковал её с неожиданной «биологической» стороны – т.е. практически с тыла… ***************************************************************************** Франс де Вааль, «Истоки морали»: Второе популярное светское правило — принцип максимизации счастья, известный также как утилитаризм, — не так давно выбрал в качестве «научной» основы морали Сэм Харрис. Философы, впрочем, поспешили указать, что в этом предложении нет ничего научного; его высказали еще два британских философа XIX в. Джереми Бентам и Джон Стюарт Милль, да и вообще этот принцип восходит к Аристотелю. Идея о том, что мораль должна повышать «человеческое процветание» и что верные моральные решения максимально увеличивают число счастливых людей, не основана ни на каких эмпирических данных: это просто оценочное суждение. Любое оценочное суждение спорно, и недостатки утилитаризма давно известны. Вообразите, что я живу в доме, где какой-то человек каждую ночь играет на трубе и тем самым делает несчастными больше сотни остальных жильцов. И представьте, что кто-то из нас, не сумев отговорить его от этого занятия, попросту пристрелит этого человека во сне. Последний даже не узнает, что произошло. Что в этом может быть дурного, если учесть, сколько страданий на этом закончится? А если вам не нравится идея со стрельбой, давайте скажем, что мы сделаем ему смертельную инъекцию. Да, конечно, один человек при этом лишится жизни и шанса на счастье, но общая сумма благополучия в доме наверняка заметно возрастет. С точки зрения утилитаризма мы поступим правильно. Как нетрудно понять, выше проиллюстрировано фашистское приложение утилитаризма: именно из подобных соображений, а также для улучшения человеческой породы, нацисты уничтожали умственно неполноценных и гомосексуалистов вкупе со всеми прочими оскорбляющими эстетическое чувство «игрой на трубе» в арийском доме, включая и евреев. У обсуждаемого подхода есть и другие уязвимые места, на которые следует указать. Возьмем, к примеру, решение подмешивать в воду прозак. Прекрасный способ получить общество счастливых идиотов! Или можно, следуя примеру Северной Кореи, манипулировать средствами массовой информации и внушать гражданам, что дела в стране идут превосходно, - получим «дивный новый мир» невежд, пребывающих во блаженстве. Все эти меры, бесспорно, повысили бы показания барометра счастья, но сами они почему-то не кажутся особенно высокоморальными. Тут автор отсылает нас к коммунистическим практикам, но, вообще говоря, коммунистическая идеология целиком и полностью базировалась на утилитаристской морали: во имя воображаемого будущего счастья миллионов считалось приемлемым и даже разумным физически ликвидировать целые классы и прослойки общества. Собственно, после «отмены» религии и традиционных ценностей единственное, что могло заполнить образовавшийся вакуум – это утилитаризм. Следующее рассуждение Франса де Вааля кажется мне наиболее интересным, поскольку в нём он касается той стороны утилитарной морали, которую взял на вооружение левый либерализм в Европе, лишив свою родину права на собственную правоту в отношениях с прочими цивилизациями, выхолостив и извратив традиционную либеральную идею и, фактически, поставив Европу на грань катастрофы. Именно это понимание морали, привнесенное сверху горсткой оторванных от реальности умников, заставляет отказывать Израилю в праве на оборону и – чего мелочиться – на существование. Мы своей «игрой на трубе» мешаем жить сотням миллионов мусульман, которые, в свою очередь, не дают спать десяткам миллионов европейцев, и хотя большинство европейцев понимают, что дело не нашей плохой игре на трубе, а в особенностях мусульманского эстетического чувства, но поскольку «все равны», и «миллионы мух не могут ошибаться», то во имя спокойного сна сотен миллионов не грех сделать восьми миллионам «усыпляющую инъекцию». Не важно, что не мы начали войну с Газой, не важно, что мы терпели обстрелы своей территории много лет, не имеет никакого значения, что мы делаем всё возможное и невозможное, чтобы свести к минимуму потери у мирного населения – как собственного, так и вражеского, - а противник занимается прямо противоположным, - с точки зрения утилитарной морали всё решает простая математика: с чьей стороны больше убитых – тот и прав. Сумма несчастий израильтян меньше суммы несчастий жителей Газы – это единственное, что принимается в расчет леволиберальными утилитарными моралистами. С их точки зрения не существует правых и виноватых, своих и чужих, умных и глупых, талантливых и бездарных – есть только безликая «сумма страданий» или наоборот – абстрактного благополучия, и только эти суммы имеют право быть поставленными на чашу весов. Единственное, чего они не понимают, это то, что пренебрежение базовыми законами природы – а основа морали, её хребет, несомненно имеет природное происхождение и потому универсальна – неизбежно заканчивается катастрофой. На насилие природа отвечает насилием – не в метафизическом смысле, а в самом прямом: отбор выметает обанкротившихся «экспериментаторов», будь то индивидуумы, племена, цивилизации или идеологии. Природа, в отличие от несовершенных детищ своих, абсолютно лишена морали и сантиментов и оставляет жить и размножаться лишь тех, кто доказал свою эффективность, а потому не стоит сбрасывать в кювет традиционную мораль, отшлифованную миллионами лет эволюции. Возможно – и я даже уверен в этом – в некоторых аспектах она плохо отвечает особенностям изменившегося мира, но ни один из эрзацев, предлагавшихся на протяжении прошлого века, так и не смог её заменить. Большинство испробованных лекарств оказались ядом. Впрочем, я украл трибуну у автора «Истоков морали»… J Но для меня проблема утилитаризма гораздо серьезнее и лежит намного глубже; мне кажется, что эта концепция полностью противоречит базовым биологическим законам. Я не могу представить себе какое бы то ни было сообщество (не важно, людей или животных), где не было бы преданности. Всё в природе построено на разнице между своим и чужим, родичем и чужаком, другом и врагом. Даже растения распознают генетическое родство и формируют более мощную и конкурентоспособную корневую систему, если их сажают вместе с чужаком, а не с родичем. В природе нет абсолютно никаких примеров существ, которые стремились бы к благополучию всех подряд, без разбора. Утилитаристы не учитывают миллионы лет семейных связей и группового патриотизма. Можно, конечно, возразить, что всем нам было бы лучше без понятий вроде верности или лояльности и что нас не должно волновать, кто именно выиграет, а кто проиграет от нашего поведения. Ибо следует подняться над биологией нашего вида и служить лишь более совершенной всеобщей морали. Звучит, конечно, неплохо, если забыть о второй стороне медали, которая сводится к утрате всякой преданности и групповой солидарности. «Семья на первом месте» - это не утилитарный лозунг. Напротив, утилитаризм требует, чтобы мы подчинили благо своей семьи всеобщему, то есть большему благу. Я лично никак не могу этого принять. Если все дети на свете равноценны для всех, то кто же посидит ночью у постели больного малыша или побеспокоится о том, чтобы ребенок сделал домашнее задание? Если бы Жан Вальжан был утилитаристом, у него не было бы веской причины принести домой хоть немного хлеба. В этом случае он мог бы с тем же успехом раздать хлеб голодным детям на улице. Утилитаристская позиция вызывает шокирующие вопросы, как то: почему я должен жить в браке, если другая женщина во мне нуждается больше, или почему я должен помогать родителям, если другие старики живут хуже них? К тому же не было бы ничего дурного в том, чтобы продать военные секреты своей страны другой, особенно густонаселенной, стране. Ведь если количество людей, которых я этим осчастливлю, будет больше количества тех, кто станет несчастен в моей собственной стране, это будет означать, что я поступил правильно. Я лично так не думаю, потому что для меня верность - не пустой звук и не препятствие на пути универсальной морали, как мог бы сказать утилитарист, но, напротив, сама основа моральности. Мы считаем преданность обязательным качеством и ожидаем увидеть его в каждом; его отсутствие всегда поражает, и примером тому наше отношение к таким вещам как пренебрежение родителями, отказ платить алименты или измена родине. Последнее мы презираем так глубоко, что ответ на измену нередко дает расстрельная команда. Однажды мне пришлось публично обсуждать эти вопросы с Питером Сингером, философом настолько утилитаристских взглядов, что, по его мнению, даже наш биологический вид не заслуживает особого отношения с нашей стороны. Страдания и радости людей и животных вводятся в единое уравнение, охватывающее самые разные степени чувствительности, достоинства и терпения. Дальнейшие расчеты ошеломляют. Можно ли считать, что один человек эквивалентен тысяче мышей? Что человекообразная обезьяна ценнее человеческого младенца с синдромом Дауна? Имеет ли какую-то ценность пациент с глубоким слабоумием? После долгих споров и взаимных нападок Сингер и я достигли-таки общей позиции: человек должен относиться к другим животным как можно лучше. Призыв к сочувствию действует на меня гораздо лучше, чем любые холодные расчеты. Сингер вынужден был признать недостатки своего подхода, когда в печати появилась информация о том, что он оплачивает частных сиделок для своей матери, больной синдромом Альцгеймера. На вопрос, почему он не направил свои деньги более достойным людям, как следовало бы поступить по его собственной теории, он ответил: «Может быть, это сложнее, чем мне казалось, ведь когда речь идет о твоей матери, все иначе». Так всемирно известный утилитарист позволил личной преданности взять верх над всеобщим благоденствием - и, по моему глубокому убеждению, правильно сделал. Наш короткий экскурс к десяти заповедям, Золотому правилу нравственности и принципу максимизации всеобщего счастья наглядно продемонстрировал мои сомнения в том, что моральные предписания и запреты можно представить в виде простых и бесспорных правил. Попытки сделать это следуют той же логике «сверху вниз», что и религиозная мораль, от которой мы пытаемся уйти. Она тоже не свободна от ошибок и рискует завести нас в тупик, поставив принципы выше человека. Этот поиск норм заслужил много критических оценок, вплоть до того, что иногда его называют «морально безответственным». С другой стороны, из работ Китчера, Чёрчленд и других философов можно понять, что имеет место и противоположное движение, которое пытается обосновать мораль биологией и не отрицает, что конкретные правила формируют люди. Это и моя точка зрения. Я не считаю, что наблюдения за шимпанзе или бонобо могут подсказать нам, что хорошо и что плохо, и не думаю также, что это может сделать наука, но я уверен, что природа помогает нам разобраться, как и почему мы стали заботиться друг о друге, и искать моральные принципы. Мы делаем это потому, что выживание зависит и от хороших отношений с окружающими, и от сплоченности общества. Моральные законы - всего лишь приблизительные правила или, не исключено, просто метафорическое описание того, как нам следует себя вести. На мой взгляд, единственный вывод, который можно сделать из этой статьи, это то что мораль основана на чувствах и эмоциях, её основа так же естественна, как голод, жажда и стремление к продолжению рода, а потому всякая попытка формализации и приведения её к логически непротиворечивой системе правил лишь разрушает её основы. Моральное чувство – это инстинкт. В том, что касается морали, слушайте себя, своё сердце, а не хладнокровных умников с головой-калькулятором.